Капитан Френч, или Поиски рая - Михаил Ахманов Страница 26

Обычно мне удавалось справляться с ними, намекнув, что мы с Киллашандрой находимся в свадебном путешествии и не расположены давать интервью и позировать перед голокамерами. Это был наилучший способ отбить их атаки; если к чему на Барсуме и относятся с пониманием, так это к любовной страсти, владеющей молодоженами. А страсть, как известно, требует уединения.

Я нарушил это правило только один раз, устроив деловой завтрак с представителем крупной местной фирмы “Инезилья” — да и то лишь потому, что на встрече настаивал мой рекламный агент. Сферой интересов “Инезильи” являлась мода — во всем ее пугающем многообразии: от одежды, украшений, дизайна жилищ до необычных животных и антикварных редкостей. Я надеялся сбыть им свои серебряные панджебские статуэтки.

Завтрак состоялся в роскошнейшем отеле города Зоданда, такого же пышного, огромного и яркого, как всепланетная столица Гатол. За первой переменой блюд мы договорились, что “Инезилья” поучаствует в предстоящем шоу; за второй я сторговал двух черных единорогов, а за третьей — небольшую партию кристаллошелка, изумительной тритонской ткани, которую умели делать также и на Барсуме. Я не слишком нуждался в единорогах и кристаллошелке, но, если хочешь что-то продать, нужно что-то и купить, не так ли? К тому же кристаллошелк мог пригодиться Шандре; платья из этой материи носят лишь настоящие леди — а также настоящие манекенщицы.

Мы покончили с единорогами и мануфактурой, раскурили сигары, и за десертом наш сотрапезник стал рассуждать об искусстве. Тут беседа покатилась сама собой, по проторенной дорожке, прямо к нижним конечностям моих панджебских статуэток. Я продемонстрировал их голограммы во всех соблазнительных ракурсах и аспектах, но представитель “Инезильи” остался холоден как лед. Допив кофе, он нехотя промямлил:

— Неплохие композиции, капитан Френч, весьма неплохие для Панджеба…

Думаю, их мастера знакомы с предметом не только теоретически. Однако… Это “однако” повисло в воздухе, испортив вкус моей сигары. Обождав минуту-другую, я принялся толковать о моральном рецидиве на Панджебе, о пуританских нравах и их губительном влиянии на искусство. В общем и целом смысл моих речей сводился к тому, что предлагаемые статуэки — не меньшее сокровище, чем полотна Рафаэля и творения Микеланджело. Не уверен, слышал ли мой собеседник эти великие имена; во всяком случае, они его не убедили.

— Хмм… да… — многозначительно промычал он. — Как долговременное помещение капитала эти изваяния представляют некий интерес… Жаль, что они такие… хмм… тяжеловесные!

И он назвал цену раз в двадцать меньше заплаченной мной. При таком старте торговаться не имело смысла, и мы, покончив с десертом, мирно разошлись, каждый в свою сторону.

Когда мы покинули ресторан, Шандра спросила:

— Грэм, этот тип из “Инезильи”… Что он подразумевал под тяжеловесностью?

Я улыбнулся:

— Это слово барсумийцы очень любят употреблять по отношению к другим человеческим расам. Оно означает тучность, прирожденную полноту… скажем, некоторый излишек плоти.

— Ты уверен? Упомянув об этом, он перевел взгляд на меня. С чего бы?

Ее рот обиженно приоткрылся, и я решил, что вычеркну “Инезилью” из списка своих гостей — что бы там ни толковали мне агенты.

— Видишь ли, девочка, это называется антропоцентризмом. Барсумийцы считают, что они — центр Мироздания, что внешность их совершенна, что все остальные люди, которым не повезло жить на Барсуме, что-то среднее между бегемотом и беременной свиньей. Не обижайся на них, это всего лишь невинное тщеславие, пока речь идет о критериях красоты. Вот если такую же узость взглядов проявят в моральных вопросах, в том, что касается нравственности, идеологии и вопросов веры, это по-настоящему страшно!

Шандра печально кивнула:

— Страшно, Грэм! Это… это Мерфи!

В тот день она была задумчива и не пыталась забавляться с нашим хитроумным гидом.

Через пару дней мы возвратились в столицу, а затем — на свой корабль, трудолюбиво кружившийся вокруг Барсума. Вскоре к нам присоединилась Кас-сильда — очень энергичная, очень деловая, с группой роботов-костюмеров и объемистым багажом. От ее сундуков за милю несло косметикой.

Шандра ей понравилась. Во всяком случае, именно так я интерпретирую реплику: “Что-то в тебе есть, крошка!” — и медленный таинственный взмах длинных ресниц. Затем наша гостья оккупировала главный салон и привела там все в движение. Роботы вытягивались перед ней в струнку (как ее собственные, так и мои), помост грохотал и гудел от цоканья каблучков, по всему жилому модулю тянуло сладким парфюмерным запахом, и неизменное “массаракш!” перемежалось другими словами, более древними и оттого, должно быть, понятными динозавру вроде меня. Я изумлялся энергии этой субтильной особы: за пару часов она перемерила все платья, забраковала десяток из них и прогулялась по банкам памяти “Цирцеи” в надежде найти что-нибудь древнее, позабытое, но подходящее для Барсума. Не знаю, была ли она звездой или черной дырой, но уж специалистом она являлась классным! Установив этот факт и отметив, что Шандра тоже благоволит к своей наставнице, я успокоился.

Мне пришлось вернуться в Гатол, на презентацию голофильмов и литературных произведений, устроенную Эстебаном дим Рио. Это было важное мероприятие, сулившее мне солидный доход, если удастся продать хотя бы десятую часть записей из банка “Цирцеи”. Теперь, когда моя авантюра с панд-жебскими статуэтками рухнула, я возлагал большие надежды на рынок зрелищ, книжной продукции и особенно спортивных состязаний, столь популярных на Барсуме. Зрелища — ходовой товар в любом из высокоразвитых миров, а вот технологиями тут не поторгуешь — есть свои, а чего нет, то дешевле и легче придумать, чем покупать у спейстрейдера. Бывают, конечно, исключения — скажем, дубликатор массы, с которым возились Шард с “Красотки” и Джонс с “Асгарда”; но дубликатор на Барсуме уже был, а транайская машинка для выжигания мозгов здесь, к счастью, не требовалась.

Мои записи не вызвали ажиотажа, но в целом презентация состоялась; как я и надеялся, десять процентов скупили на корню (спорт, балет, эротика, нейроклипы и шлягеры), а кой-какая поэзия и проза отправились в столичный университет, к литераторам-экспертам, которым полагалось выявить непреходящую ценность этих творений для барсумийских библиотек. Я мог рассчитывать, что продам права на половину литературных записей, если критики будут не слишком суровы. Вернувшись на “Цирцею”, я обнаружил, что милые дамы пребывают в согласии и добром расположении духа, что занятия двигаются полным ходом,’ а роботы трудятся не покладая конечностей. Кас-сильда, разыскав с полсотни древних туалетов, велела воссоздать их в шелке, бархате и парче, и кое-что явилось настоящим открытием. Я был в восторге, хотя бальные платья времен величия Тритона могли показаться нескромными даже для барсумийцев. Они слишком открытые и полностью обнажают грудь, а также другие интимные части тела, но весь фокус в том, что их нужно клеить из кристаллошелка. Его благородное сияние скрывает то, что должно быть скрыто, окутывая плечи и бедра радужной мерцающей дымкой. Да, кристаллошелк — это нечто восхитительное! Вид его прекрасен, цена стабильна (и огромна!), и лишь в немногих мирах умеют творить подобное волшебство. Пришлось мне снова обратиться в “Инезилыо” с дополнительным заказом. К счастью, я не сторонник торопливости в делах и еще не отменил приглашения; прикинув же возможные выгоды, решил не отменять его вовсе. Надеюсь, их представитель не хотел обидеть Шандру, а допущенную им небрежность я мог компенсировать ей туалетами из кристаллошелка.