Новая жизнь 2 - Виталий Хонихоев Страница 27

Мама ничего не говорит. Она просто поднимает одну бровь. Я продолжаю увеличивать дистанцию между нами, потихоньку пятясь и думая о том, что Хината все же стратег и заранее положила свой ранец в прихожую, а вот мне еще подниматься за портфелем, потом спускаться… я отхожу к лестнице наверх, все так же — пятясь и не спуская глаз с мамы, мирно сидящей за столом и улыбающейся мне. Бегом поднимаюсь вверх, хватаю свой портфель, проверяю не забыл ли чего, выдыхаю и спускаюсь вниз. Спокойно. Так же, владея собой, не обращая внимания на мамин взгляд — прохожу в прихожую и …

— Сынок, а ты ничего не забыл? — раздается голос мне в спину и я застываю на месте. Забыл! Что я забыл? Учебники — на месте, проверял же. Дурак, какие учебники, зачем ей твои учебники, никогда она учебники не проверяла и сейчас не будет. Но что же я забыл? Поесть — поел же вроде. И попил. И с ней поговорил и … А, ну, конечно.

Я разворачиваюсь, ставлю портфель на пол у двери и иду назад. Так шла Мария-Антуанетта к своей гильотине, так шел Макферсон к своему эшафоту, аккуратно ставя ногу каждый шаг, следя за тем, чтобы не выдать страха на своем лице. Так иду я — человек, который уже умер один раз и готов умереть еще, ведь смерть — это только начало. Я видел такое, что обычному японскому школьнику и не снилось, я не боюсь ничего в этой жизни и у меня не дрожат коленки. А если и дрожат, так это потому, что тело у Кенты еще не тренированное… но дух мой крепок и я вынесу это испытание с честью, не дрогнув! Я наклоняюсь вперед и касаюсь губами мамой щеки. Поцелуй перед уходом в школу. Выпрямляюсь, чувствуя, как задеревенела спина, разворачиваюсь и иду назад, в прихожую.

— Хорошего тебе там дня. — говорит мама мне вслед и будь я проклят, если в ее голосе не звучат веселые нотки. Развлекается она с утра.

— Спасибо. Я пошел.

— Удачи и будь умницей.

По пути в школу ко мне пристраивается Хироши, Джокер и Трикстер нашего класса. Он молча кивает мне и шагает рядом, подшагнув так, чтобы идти в ногу. Некоторое время мы идем вместе. Молча. Наконец Хироши не выдерживает.

— Как у тебя дела? — спрашивает он так, словно бы ему интересно. Я только закатываю глаза. У меня было довольно насыщенное утро, а ведь еще даже восьми нет! Так что потуги Хироши в социальную интеграцию я игнорирую.

— Понятно — кивает Хироши, вполне удовлетворенный ответом: — так я и думал. Как еще у тебя может быть? В любом случае — у меня есть идея! Ты же хочешь быть богатым и знаменитым? Ээ… нет, не так … — задумывается он.

— Я тоже рад видеть тебя с утра, Хироши-кун — говорю я, отвлекаясь от мыслей о домашних интригах и заговорах: — давай без предисловий. А то ты как начнешь флэшбэки в далекое детство рассказывать, так мы и до сути не доберемся.

— Когда я так делал? — делает вид что обиделся Хироши. Получается плохо, у него вообще с имитацией человеческих эмоций туго, никто вокруг не верит, что он такой же как мы. Уж больно Хироши на людей с планеты Земля не похож, глядя на него даже эффекта Зловещей Долины не возникает.

— Не делал? — удивляюсь я: — ну это как тот раз в далеком детстве, когда мой папа вместо того, чтобы ответить на мой простой вопрос «пойдем ли мы в воскресенье в зоопарк» рассказал что его сосед по парте в начальной школе, некий Сузуки Тайно-кун однажды просунул ладонь в клетку к горилле, а та откусила ему руку по локоть, а потом за это уволили сторожа и смотрителя, а у смотрителя было пятеро детей, из них четверо — от молочника, который подрабатывал в клубе стриптизером. Ну, смотритель пришел домой и открыл вентили в газовой плите, а спичку не поднес, лег и уснул, понятное дело что газ накопился и когда с утра молочник звякнул в звонок, искра проскочила и весь дом взлетел на воздух, хорошо, что жена его с детьми в деревню уехала. А у Сузуки рука по локоть деревянная была, на креплении таком, к культе пристегнутой, ему Вакару-сан из соседнего магазинчика смастерил несколько рук, так что тот пристегивал те, которые ему нужны были. Одна — с ложкой, одна — с креплением под ручку, а еще одна — с оттопыренным средним пальцем, для важных переговоров. И когда Сузуки вырос и стал работать в «Линк Индастриз» на должности …

— Стой, стой. — перебивает меня Хироши: — все, я понял, буду краток. Конкурс есть на местном телевидении, если ты туда запишешься, то я тебе денег дам. И они тоже дадут. Вернее — они дадут, а мы поделим.

— Конкурс? Что еще за конкурс? Тараканов на спор жрать? Голой жопой на муравейник садиться? — спрашиваю я. И на самом деле это вполне разумное предположение, если бы видели что за дичь тут на игровых телешоу творится, то и не такие вопросы бы задали. Чувство юмора среднего японца на телевидении диаметрально противоположно тонкому английскому юмору. И если на экране никому не врезали тортом по роже, никого не выкинули в бассейн с какой-нибудь гадостью или не врезали по яйцам — значит вечер прошел зря. Да, весь юмор на телевидении тут крайне незамысловат и крутится вокруг «упал-опозорился-мы смеемся». И очень много шуточек про жопу и фекалии. Нет, правда, я такого количества слов «жопа» не слышал с детского сада. С чем это связано? Бог его знает, надо будет подумать, но навскидку могу сказать, что общественная жизнь японцев уж слишком зарегулирована и возможность ржать как кони над девиациями от нормы — это наше все. Вот если бы все было разрешено, то и юмор был бы более интеллектуальный… наверное.

— Обижаешь — говорит Хироши, но на этот раз уже не делает вид что обиделся на самом деле. Понимает, что не поверю.

— Это местное отделение шоу «Токийский айдол» — говорит Хироши: — типа реалити шоу, якобы живут там все вместе и все такое. А тебе за участие сто тысяч заплатят. Вернее — нам.

— Чего? — я останавливаюсь и проверяю морду лица господина Хироши на предмет звездобольства. Не нахожу признаков оного и начинаю беспокоится. «Токийский айдол» — это очередное реалити-шоу про юных неврастеников, которые хотят быть звездами, кушать черную икру с золотых блюдечек, ездить на широких черных лимузинах с водителями и сосать писю у какого-нибудь толстосума-миллиардера взамен рекламного контракта газированных напитков или кроссовок. Я и это самое шоу, или даже люди которые в этом самом шоу участвуют — это не просто две большие разницы, как говорят в Одессе, это просто что-то чудовищно диаметрально противоположное. Основным блюдом этого шоу являются так называемые «голосования», смесь публичной порки и так называемых групповых посиделок медицинской сестры Рэтчед, как там Макмерфи говорил — «побоище на птичьем дворе». Фестиваль групповой порки начинается с того, что сперва дают всем участникам выступить с какими-то номерами, выслушивают их, а потом — приподнявшихся, закрасневшихся — порют и ощипывают. Сперва зачитывают смс и сообщения от зрителей и конечно же выбирают самые гадкие, бьющие по больным местам. Доводят кого-нибудь до слез или нервного срыва, а потом — устраивают смс-голосование. Там чтобы проголосовать — нужно деньги заплатить. Ах, да, забыл. Еще и дают каждому высказаться — нет, не при всех, просто наедине включат камеру и дают беднягам выговорится, доверительно так. Ну и конечно — потом отбирают самые гадкие высказывания друг о друге и пускают в эфир. Как там говорил Макмерфи?