Сельва умеет ждать - Лев Вершинин Страница 27

Оставив за спиною шестнадцать полных весен, пройдет двали испытания, о коих не должно говорить вслух, срежет косицу и под развеселый перестук праздничных барабанов препояшет украшенные свежими узорами чресла первой в жизни набедренной повязкой.

С этой ночи ему дозволено возиться с девушками, постигая через дозволенное науку любви.

Он уже не двали. Но еще и не воин.

Лишь выследив в одиночку дикого зверя, определенного жребием, сразившись с ним и одолев, получит он от собратьев по мью боевой пояс, выкроенный из шкуры речного клыкача, тайное воинское имя и право жениться. Он становится ггани, хозяином хижины, и может ночевать под своим кровом, пока над сельвой не пролетит красная стрела…

Два десятка юношей, внимающих Мкиету, даже не заметили Дмитрия, неслышно появившегося в мьонд'-донге.

— Убив мдвёди, обретешь его силу. Убив тьяггру, станешь прыгуч и ловок. Убив крокке, будешь терпелив в засаде. Но помни: воину пристало быть щедрым. Печень врага отдай духам и в час беды смело проси их помощи…

Старейшина приоткрыл глаза и замолчал, поднятием кулака приветствуя дгаангуаби.

Мальчишки прикрыли глаза ладонями.

Пройдя по упругим циновкам к табурету, укрытому шкурой белого леопарда, Дмитрий присел, и у ног его растеклась по травяному коврику тень. — Продолжай, почтенный. Меня — нет. С некоторой ностальгией вспомнилась Академия. Третий курс. Кафедра политоптимизма.

Полковник Заплавный, существо улыбчивое и безвредное, был, как и Мкиету, осанист и благообразно сед. Но, в отличие от дивных лекций душки-полкана, неторопливые рассказы старейшины не припахивали бредом…

О тернистых тропах жизни говорил мвамби. Меж зыбучими оползнями и гнилыми дрягвами тянутся они, и каждая ведет к обрыву. Но разве для себя одного растит урожай и строит хижину человек? Нет. С первого дня своего незримыми нитями связан он с предками, ушедшими в Высь, и с потомками, еще не пришедшими на Твердь. Так было до него, так будет и после. Каждый дгаайя смертей, но бессмертен народ дгаа…

Кто наставит пухлогубую молодежь? Кто умело и терпеливо закалит неокрепшие души? Хранители памяти, почтенные седоголовые старики! Мкиету не последний из них. Издавна славится он умением острить стрелы слов на оселке мудрости. Велик и завиден такой дар…

Слегка покачиваясь взад-вперед, как и положено говорителю, старейшина повествовал о славных, давно минувших днях, когда юный Дъямбъ'я г'гe Нхузи еще не носил тао-мвами, серьги всеобщего вождя, и уделом героев почиталась Темная Охота.

Доныне в мельчайших подробностях помнится все… Ночью подкрались отважные двали к становищу соседей, обнесенному высоким, в рост двух H'xapo, частоколом. Неслышно сняли дозорных. Метнув веревки с крючьями, легко перемахнули через забор и с громким кличем обрушились на сонные хижины.

Хэйо! Щуплый Мкиету бился не хуже иных! С факелом в левой руке и острым ттаем в правой метался он от хижины к хижине, поджигал кровли, убивал вопящих женщин и визгливых детей. В ту ночь, впервые взяв голову вооруженного врага, он доказал, что стал мужчиной.

— Вот она! — выкрикнул мвамби, указывая на южную, почетную стену мьюнд'донга. — К'Йамбо т'ту-Твакка звали его!

Сушеная голова, третья слева, приветливо скалилась.

Хой, хой! Знаменитым силачом был К'Йамбо т'ту Твакка!

Спустя три дня старшины мью опоясали нового брата боевым поясом, а вскоре воин Мкиету послал черноволосой Маньили свадебный венок, сплетенный из багряных гаальтаалей…

— Вот и все, дети мои, что хотел я нынче сказать, — завершил говоритель. — Спрашивайте, любопытные! Юноши замялись. Затем кто-то решился:

— Для чего отважные воины убивали женщин? Разве нужна для этого храбрость?

Мкиету значительно помолчал.

— Когда жрецы объявляли, что настала пора откапывать къяххи и сеять рис, воины убивали всех. Даже женщин и детей. Больше голов — лучше урожай. А хороший урожай — это сытые, смелые воины. Да, это был обычай горячей крови и мужской доблести. Теперь он умер. Дъямбъ'я г'гe Нхузи убил его… — мвамби сожалеюще поцокал языком. — С той поры измельчали люди дгаа. Раньше как нас учили отцы? Только встал на ноги, а уже заставляют прыгать через камешек. Ты растешь, и камень становится выше. Я был не лучшим из двали, но в ваши годы мог перепрыгнуть Ккути. А он ростом выше, чем H'xapo… — Старик приосанился. — Ну, сопляки, кто из вас может это сделать? И десятка не наберется! Как же вы собираетесь воевать? Ночью деревня врага не распахнет вам ворота. Я стар, я знаю жизнь, и я говорю: чтобы уподобиться дедам, вам нужно еще учиться, учиться и учиться!

Дмитрий приподнял бровь.

Похоже, мвамби Мкиету и полковник Заплавный временами работают по одним конспектам…

Хотя нельзя не признать: заполучить на семестр-другой многоопытного старца не отказались бы и неприметные дядьки в штатском, обитатели затерянной в глубинах главного корпуса кафедры антинасилия.

«Война — сестра охоты, — всплыло в памяти. — Станьте клыкачами, идите мягко. Слушайте шорохи. У кого лицо белое и светится, пусть растит бороду. У кого не растет борода, пусть мажет щеки глиной и пеплом. Не улыбайтесь луне. Когда ползете, станьте змеями. Идите под шум ветра. Если ветер притих, замирайте. Всегда помните: уши врага не спят…»

Чего уж там, у Мкиету не зазорно было поучиться, хотя бы даже и в компании безбородых юнцов.

И лейтенант Коршанский старался, не жалея сил.

Сельва уже не казалась ему затаившимся недругом. Понемногу познавая ее норов, он ощущал: день ото дня дикий лес все больше раскрывает себя, становится домом, где всегда можно найти помощь, убежище и защиту. Он мог уже отыскать тропу в глухой чащобе — по лунам, по звездам и по запаху ветра, привык к смолистой тьме и к зыбкому мерцанию межлунья, начал понимать шепот листвы и тайные знаки деревьев. Стражи глухомани, оказывается, разнолики. У каждого из мангаров и бумианов свои повадки, свой нрав; нужно только не просто смотреть, но и попытаться кожей ощутить смысл шелеста лиан и молчания дряхлых мхов…

Наблюдая за тхаонги, одобрительно перемигивались верные H'xapo и Мгамба. Они видели: уже сейчас Пришедший-со-Звездой освоил мудрость сельвы не хуже любого двали. И не сомневались: придет день, когда он станет лучшим из лучших, как и положено истинному дгаангуаби.

В общем-то, Дмитрий, как и прежде, ждал появления спасательной группы. Но все реже снились ему Земля, Академия, ребята из экипажа «Вычегды» и даже Дед. Туманный сумрак, разбавленный зеленоватым гнилушечным светом, распахивался по ночам, быстрые тени бесшумно скользили сквозь паутину мглы, и это были сны человека дгаа…

За плетеной стеной гулко ударил барабан.

Полдень.

Время первой еды.

Вдоль длиннющей циновки-скатерти выстроились воины, успевшие уже ополоснуть потные тела в водах ручья.