Декларация смерти - Джемма Мэлли Страница 27

У Анны едва не остановилось сердце. С трудом овладев с собой, она покачала головой, изобразив удивление:

— Не понимаю, о чем ты, — твердо сказала она. — Марш обратно в кровать.

— Если ты не к Питеру, то куда?

Анна уставилась на Шейлу, потом подошла ближе и положила руки девочке на плечи.

— Шейла, марш обратно в кровать. Ты меня слышишь? Если не будешь слушаться, я позабочусь о том, чтобы тебя завтра посадили в карцер. Ты хорошо поняла? — Она, сощурившись, посмотрела на Шейлу. — Я спрашиваю, ты меня хорошо поняла? — повторила Анна.

Шейла с несчастным видом кивнула.

— Я лягу, — сказала она. — Только обещай, что если вы с Питером куда-нибудь соберетесь, то возьмете меня с собой, — голос девочки дрожал от переполнявших ее чувств. — Ну, пожалуйста, Анна.

— Марш в кровать, — приказала Анна и сжала плечо Шейлы. — И не попадайся, — прошептала она, повернулась и пошла своей дорогой, вслушиваясь в шаги Шейлы, которая уныло поплелась обратно в спальню.

Когда Анна приблизилась к сырой холодной камере карцера, Питер явно не спал. Стоило ей поскрестись в дверь и прошептать его имя, она услышала, как юноша мгновенно вскочил и приблизился к двери.

— Анна! — произнес он.

Его голос был наполнен такой неподдельной радостью, что Анну охватил кружащий голову восторг. Она еще никогда не встречала человека, который бы так радовался звукам ее голоса, с таким упоением произносил бы ее имя.

— Я знал, что ты придешь, — проговорил Питер, — знал, и все.

Анна улыбнулась и прижала ладонь к двери.

— Питер, ты оказался прав, — поспешно прошептала она. — Прав насчет миссис Принсент. Она… она хочет от тебя избавиться. Тебе грозит опасность. Тебе надо отсюда бежать.

— Ну да, конечно, — отозвался Питер. — Но тебе обязательно надо бежать со мной.

Анна закусила губу.

— Не могу, — тихо произнесла она. — Мое место здесь. Я не похожа на тебя.

— Ты такая же, как я, — с некоторым трудом проговорил юноша. — Анна, послушай, тебе здесь не место. Тебе надо к родителям. Со мной. Тебе нужно пойти со мной.

— Я их не знаю, — сказала Анна и судорожно сглотнула, чувствуя, как глаза защипало от слез. — Как я могу вернуться к людям, которых даже не помню? Откуда мне знать, что я им нужна?

— Они больше всего на свете мечтают о том, чтобы ты к ним вернулась, — сказал Питер неожиданно печальным и серьезным голосом. — Я расскажу тебе о них. Анна, твои родители очень хорошие люди. Они взяли меня к себе и… — Он помолчал. — Они очень хотят тебя увидеть, — ласково промолвил юноша. — Они тебя любят, понимаешь? Любят больше всего на свете.

— Никто меня не любит, — слабым голосом произнесла Анна. — Никто. Я всего-навсего Лишняя.

— Нет, — с яростью возразил Питер. — Нет, это неправда. И когда мы сбежим, ты сама это поймешь. Когда ты увидишь, сколько в мире удивительных вещей, Грейндж-Холл покажется тебе дурным сном. Здесь все неправильно, Анна. Здесь все поставлено с ног на голову.

Анна ничего не ответила.

— У тебя есть комната, Анна. В этой комнате полно игрушек, — неожиданно промолвил Питер, — а еще там куча самых разных книг. И ты все их сможешь прочесть…

Анна почувствовала, как по щеке покатилась слеза, и быстро ее смахнула.

— А еще твои родители считают, что ты их самое драгоценное сокровище. Они поставили все на карту ради того, чтобы ты появилась на свет, ради того, чтобы дать тебе все, что ты хочешь…

Он снова замолчал, а потом начал рассказывать Анне об ее родителях, о папе и маме, которые хотели вернуть ее больше всего на свете. Он говорил о жизни, которой она могла жить. «Должна была жить», — сказал Питер. По мере того как Анна его слушала, ей все больше и больше казалось, что тяжкий груз боли и предательства истаивает, исчезает, растворяясь в небытии. Закутавшись в одеяло, Анна закрыла глаза и попыталась представить себе то, о чем говорил юноша. Казалось, она поднимается с ним на прекрасную гору, с каждым словом воздух становится все свежее, и перед ней открываются новые, изумительные виды, и, чем выше, тем чудесней. Сперва она осторожничала, но потом позволила Питеру увлечь себя. Однако с каждым шагом, кроме восторга, ее охватывал и страх, все больше и больше — страх высоты, страх перед неизведанным, страх, что, добравшись, наконец, до вершины и увидев на какой высоте оказалась, она поскользнется и рухнет вниз.

«Неужели это так плохо?», — подумала она. Может быть, лучше пусть на одно короткое мгновение, но все-таки оказаться на вершине, чем всю жизнь просидеть внизу, не смея даже и думать о том, чтобы подняться наверх? Или же миссис Принсент была права, когда говорила, что, чем выше забираешься, тем больнее падать?

6 марта 2140 года

Я собираюсь сбежать из Грейндж-Холла.

Мы с Питером уйдем отсюда по туннелю из карцера.

У Питера есть план.

Из Грейндж-Холла невозможно сбежать. За нами будут охотиться Ловчие и миссис Принсент. Но мы больше не можем здесь оставаться. Миссис Принсент говорила, что хочет избавиться от Питера. А еще она сказала, что я дура. Что я слишком хорошо обработана.

Я ненавижу миссис Принсент. Сначала я думала, что люблю ее. Я думала, что миссис Принсент знает как лучше. Она делала ужасные вещи, но я думала, что это ради нашей же пользы. Но на самом деле все не так. Она подлая, жестокая и не считает, что я могу приносить пользу, хотя говорила мне совсем другое, а я всегда делала так, как она велела.

И все равно мне страшно оставлять Грейндж-Холл. Я ничего не знаю о Внешнем Мире. Там, снаружи, я уже не буду Старостой. И не стану Ценной Помощницей. Я не знаю, кем там буду. Думаю, обычным Нелегалом.

Мне хочется скрыться отсюда с Питером и оказаться на поле, по которому, как Питер рассказывал, он бегал и кричал. А еще я была бы рада поехать в пустыню — там нас никто никогда не будет искать, а еще там тепло.

Питер, однако, говорит, что нам надо в Лондон. Питер говорит, нам надо вернуться к моим родителям. Они живут в Блумсбери, в трехэтажном доме. У дома миссис Шарп было всего два этажа. Питер говорит, что мне дадут новую одежду. Подполье нас защитит и спрячет так, что никакие Ловчие не отыщут.

Питер говорит, что в Блумсбери не надо ни стирать, ни гладить ничего чужого, и не надо вести себя послушно; что мои родители научат меня музыке и литературе, и я смогу присоединиться к Подполью.

Мне не нравится подполье. В подполье находится карцер. Там темно, сыро и страшно. Там тебя оставляют на много часов, и ты начинаешь воображать себе разные штуки — шум всякий, будто кто-то плачет или кричит, а еще шаги — и это посреди ночи, когда понимаешь, что все спят и никто на самом деле рядом не ходит. А потом начинаешь думать — вдруг это не воображение, вдруг все по-настоящему.