Из Америки с любовью - Андрей Уланов Страница 28

– Разрешите? – Я глянул в блокнот Щербакова, запоминая фамилии, потом достал из кармана свою собственную записную книжечку и пролистал. – Можно отсюда позвонить по междугородной?

– Через гостиничный коммутатор. А куда вы, собственно, собрались звонить?

– Одному университетскому другу, – неопределенно ответил я, снимая трубку. – Алло, барышня? Я хочу заказать разговор с Варшавой. Номер? Двести четырнадцатый. А, варшавский номер! 280-56-78.

– И что это за друг?

– Да так. Работает жрецом у оракула.

Телефон разразился длинной трелью. Я поспешно отжал клавишу внешнего динамика.

– Алло. Это вэцэ? Инженера Семашко можно?

– Кто говорит?

– Не узнал, Семга! Значит, богатым буду. Слушай, мне нужна консультация от твоего мудреца.

– А, это ты, Анджей! Ну, валяй. Только учти, мы живыми преступниками не занимаемся. Только вымершими.

– Меня ископаемые не интересуют. Поищи-ка мне, друже, чем сейчас занимаются, – я мысленно представил ровный почерк потайного агента, – профессора-химики Джон Норман из Кембриджа и профессор Лю Сяо-Шунь из Пекинского. Есть у вас биографический раздел в большой памяти?

– Сейчас сделаю. – Я расслышал знакомый стук клавиш на другом конце провода. – Слушай, – поинтересовался Сергей Семашко, не прекращая вводить запрос в университетский вычислитель, – слышал, кого поставили завлабораторией на шестой кафедре?

– Я только знаю, что какого-то китайца из Харбина.

– В том-то вся и соль. А фамилия у этого китайца – Хуй Сунь.

– Как-как?

– Прямо так. Хуй Сунь. Кшиштоф теперь прямо так и говорит: «Я пошел на фамилию своего начальника».

– Неплохо. – Я покосился на сидящего рядом Щербакова и вспомнил, что разговариваю по междугородной за счет Третьего управления, где юмор ситуации могут и не оценить. А могут и «оценить». – Так что вещает твой оракул?

– Не так уж много. Ручка есть или тебе элефоном послать?

– Говори так. Все одно за казенный счет.

– Профессор Джон Норман, Кембридж. Родился в тысяча девятьсот сороковом. – Семга сделал многозначительную паузу. – Безвременно скончался семнадцатого ноль шестого семьдесят восьмого.

– Точно?

– Чистым русским языком по-аглицки написано.

Я зачеркнул на листке «Англия».

– Профессор Лю Сяо-Шунь вместе со всей своей пекинской лабораторией седьмой месяц занимается исследованием... – Семга сделал паузу и прокашлялся, – квантовой динамики самопроизвольных изомерных переходов.

Я поставил напротив слова «Китай» жирный восклицательный знак. Динамика изомерных переходов звучала очень внушительно.

– Ну, спасибо, Семга. Выручил.

– Ну и мощный же у них там вычислитель, – начал Семашко одновременно со мной.

На обоих концах провода воцарилась тишина.

– Что ты начал говорить? – осторожно переспросил я.

– Мощная у них машина, говорю. Наши химики как-то попробовали рассчитать одну такую реакцию. Просили три часа, заняло десять. Съели лимит машинного времени всего факультета на две недели вперед.

Я яростно зачеркнул восклицательный знак.

– Слушай, а там не написано случайно, сами они до такой жизни дошли или помог кто?

– У меня таких данных нет, – задумчиво сказал Семга. – Но могу прозакладывать оба уха и нос, что им за это посулили большой и жирный кусок соевого сала. Ни одна лаборатория в здравом уме за такую муть не возьмется. Даже если они имеют машину вроде нашей, все равно работы минимум на год. Оно, конечно, признание в узком кругу ценителей квантохимии им обеспечено, да только признанием сыт не будешь.

– А если машину классом пониже? – Я затаил дыхание.

Конечно, Пекинский университет – контора богатая, но Варшавский тоже не из бедных. Новинки к нам поступают чуть ли не быстрее, чем в сам стольный Питер. И мне что-то не верилось, что в Пекине на одну лабораторию будет работать машина, каких на всю Российскую Империю больше сотни не наскребется.

– Если у них стоит «синий дракон» или еще что-нибудь вроде нашего «Алтая-40», то они над этой заразой провозятся года два, – уверенно заявил Семга. – Никак не меньше.

Я старательно замарал «Китай» и поставил знак вопроса рядом с Америкой.

– Ну спасибо, Семга. Выручил. Домо тебе аригато.

– Тебе тоже большой банзай, – отозвался Семга. – Будь. Звони, не забывай.

В трубке раздались гудки.

– Очень интересно, – заметил Щербаков. – Только на будущее, Андрей, пожалуйста, запомните одну вещь.

– Да?

– Задавайте вопросы сначала мне. Всю эту информацию я мог получить из картотеки УПБ, не выслушивая при этом подробностей относительно китайца с неблагозвучной фамилией.

– Понял. А теперь вопрос номер раз. Кто заказал лаборатории профессора Лю копание в куче квантового навоза?

– Вопрос дельный. Кстати, я запамятовал – когда там преставился мистер Джон Норман?

– Семнадцатого июня прошлого года. Кстати, вот вам второй вопрос – каким именно образом доктор Норман распрощался с жизнью?

– Тоже хороший вопрос. – Щербаков перелистнул блокнот. – Тут вырисовывается очень интересная хронология. В июне прошлого года прощается с этим миром доктор Норман. Скоропостижно. Подразумевается, что тридцативосьмилетний профессор ничем особенным до того не страдал. Скорее всего несчастный случай. В феврале этого доктор Лю получает, как выразился ваш друг, «большой и жирный кусок соевого сала» за никому не нужную работу. А в мае в лаборатории профессора фон За... тьфу, Садовица ломается центрифуга.

– И насколько это затормозило исследования профессора?

Щербаков слегка усмехнулся.

– Погром был на несколько тысяч рублей. Но дело даже не в ущербе. Андрей, вы представляете себе, что может натворить сломавшаяся центрифуга?

– Смотря какая и как сломается.

– В тот раз из-за неплотно прикрученного болта с центрифуги слетела крышка.

Я представил себе, как здоровенный стальной диск носится по лаборатории, словно взбесившаяся циркулярная пила.

– Это ж никакой гильотины не надо!

– Именно. И только по очень счастливой случайности в лаборатории никто не пострадал. А особенно повезло самому профессору, который имел обыкновение наблюдать за работой сотрудников-практиков, стоя рядом с мирно гудящей центрифугой.

Я присвистнул.

– Лихо. Выходит, профессора уже пытались убрать?

– Выходит, так. Конечно, может, этот болт недокрутили по нашей своеобычной халатности, но в свете остального такое совпадение мне представляется чересчур сомнительным.