Затерянные миры - Кларк Эштон Смит Страница 29

Морфилла

В городе Амбри в Дельте после захода солнца, состарившегося и превратившегося в угольно-красную угасающую звезду, огни горели с ослепительной яркостью. И самыми блестящими, самыми сверкающими были светильники, освещавшие дом стареющего поэта Фамурзы, чьи анакреонтические баллады, воспевавшие земные радости, вино и любовь, принесли ему немалое состояние. Поэт прожигал его в безумных оргиях со своими друзьями и подхалимами. Здесь в галереях, залах и комнатах факелы пылали, словно звезды на безоблачном ночном небе. Казалось, Фамурза хочет разогнать весь мрак, за исключением полутьмы в занавешенных беседках, установленных для тех гостей, которые будут охвачены внезапной любовной страстью.

Для разжигания этой страсти здесь было все – вина, подогревающие эликсиры, афродизиаки. Желающие могли отведать кушанья и плоды, которые возбуждали угасающие чувства. Странные заморские зелья служили для того, чтобы усиливать и продлевать наслаждение. В полускрытых нишах были расставлены диковинные статуэтки, а стены расписаны сценами чувственной любви, на которых тела людей и сверхъестественных существ сплетались в страстных объятиях, Фамурза нанимал певцов и певиц, исполнявших любовные песенки, танцоров и танцовщиц, чьи пляски были призваны возродить пресытившиеся чувства, когда все остальные способы оказывались бесполезными.

Но Вальцейн, ученик Фамурзы, известный как своим поэтическим даром, так и сластолюбием, был безразличен ко всем этим ухищрениям.

С равнодушием, граничившим с отвращением, он держал в руке полупустой кубок и взирал из своего угла на веселящуюся толпу. Он невольно отводил глаза от некоторых парочек, чересчур бесстыдных или слишком пьяных, чтобы искать уединения для своих утех. Учеником овладело внезапное пресыщение. Он чувствовал странное желание вырваться из трясины пьянства и похоти, в которую еще не так давно погружался с неизменным удовольствием. Казалось, он остался один на пустынном берегу, омываемом водами усиливающегося отчуждения от всех этих людей.

– Что с тобой, Вальцейн? Или вампир высосал всю твою кровь? – вопросительно тронул его за локоть Фамурза, румяный, седовласый, слегка располневший – само воплощение жизнелюбия.

Дружески положив одну руку на плечо Вальцейна, другой он поднял свой внушительный кубок, из которого обычно пил только вино, избегая могущественных эликсиров, столь часто предпочитаемых сибаритами Амбри.

– Это меланхолия? Или безответная любовь? У нас здесь есть лекарства от обоих недугов. Только пожелай.

– Моя печаль неисцелима, – ответил Вальцейн. – Что же касается любви, я прекратил беспокоиться, взаимна она или нет. В любом напитке я чувствую лишь осадок. А все поцелуи мне прискучили.

– Да, у тебя меланхолия, – в голосе Фамурзы послышалось беспокойство. – Я читал некоторые из твоих последних стихов. Ты пишешь лишь о могилах и тисовых деревьях, о червях, призраках и загробной любви. Эта чепуха доводит меня до колик, и после каждой твоей поэмы мне требуется, по меньшей мере, полгаллона доброго вина.

– Хотя до последнего времени я и не подозревал об этом, – признался Вальцейн, – я открыл в себе интерес к миру духов, жажду к вещам, лежащим вне пределов материального мира.

Фамурза сочувственно покачал головой:

– Хотя я прожил на свете вдвое дольше, чем ты, но все еще доволен тем, что вижу, слышу и чего касаюсь.

Хорошее сочное мясо, женщины, вино, песни голосистых певцов – вот и все, что мне нужно от этой жизни.

– В своих снах, – задумчиво произнес Вальцейн, – я видел суккубов, которые были чем то неизмеримо большим, нежели обычные женщины из плоти и крови, я познал наслаждения слишком острые, чтобы очнувшееся ото сна тело могло удержать их. Есть ли источник у таких грез, кроме самого человеческого разума? Я дорого бы дал, чтобы разыскать этот источник, если он существует. А до той поры мне осталось лишь отчаяние.

– Такой молодой и такой пресыщенный! Ну, если ты устал от женщин и желаешь любви призрака, я осмелюсь предложить тебе один способ. Знаешь древний некрополь, лежащий между Амбри и Псиомом, примерно в трех милях отсюда? Пастухи говорят, что там живет ламия – дух принцессы Морфиллы, умершей несколько веков назад и погребенной в мавзолее, который все еще стоит, возвышаясь над более скромными надгробиями. Почему бы тебе не пойти туда ночью и не навестить некрополь? Он больше подойдет твоему настроению, чем мой дом. Возможно, Морфилла покажется и тебе. Но не вини меня, если не вернешься назад. За все эти годы ламия так и не утолила свою жажду человеческой любви, а ты вполне можешь ей приглянуться.

– Разумеется, я знаю это место, – сказал Вальцейн. – Но, по-моему, вы шутите.

Фамурза пожал плечами и смешался с толпой кутил. Смеющаяся танцовщица, белокурая и гибкая, подскочила к молодому поэту и накинула ему на шею аркан из сплетенных цветов, объявив его своим пленником. Он осторожно разорвал венок и холодно поцеловал девушку, чем вызвал на ее личике гримасу неудовольствия. Незаметно, но быстро, прежде чем кто-то еще из веселящейся толпы попытался навязаться ему, Вальцейн покинул гостеприимный дом Фамурзы.

Побуждаемый не чем иным, как настоятельным желанием одиночества, он направился к городским окраинам, обходя стороной таверны и кабачки, в которых толпился народ. Музыка, смех, обрывки песен доносились до него из освещенных дворцов, где богатые жители Амбри каждую ночь устраивали пирушки. Но на улицах было не слишком много гуляк, ибо было уже поздно, чтобы собираться, и слишком рано, чтобы расходиться для тех, кто приглашен на такие сборища.

Теперь, когда стареющее солнце Зотика померкло, огни поредели, и улицы погрузились во мрак ночи, окутавшей Амбри. Погасли дерзкие скопления ярко освещенных окон. Именно об этом, да еще о загадке неизбежной смерти размышлял Вальцейн, когда окунулся в столь благословенную для его уставших от яркого света глаз тьму окраин.

Приятной была и тишина, царившая на дороге, по которой он шел, сам не зная куда. По некоторым ориентирам, видным даже во тьме, он осознал, что бредет по дороге из Амбри в Псиом, город-близнец Дельты. Именно посередине этой петляющей дороги и был расположен давно заброшенный некрополь, город мертвых, куда Фа-мурза иронически отправил Вальцейна.

Воистину, думал он, приземленный Фамурза своими циничными словами как-то опошлил основу его разочарования в чувственных удовольствиях. Было бы замечательно провести час или два в том городе, чьи обитатели давно возвысились над мирскими страстями, пресыщением и иллюзиями.

Растущая луна поднялась, когда он достиг подножия невысокого кладбищенского холма. Поэт свернул с вымощенной камнем дороги и начал подниматься по склону, на вершине которого блестели мраморные надгробия. Он шел по запутанным тропинкам, протоптанным пастухами и их стадами.

Размытая, удлиненная и худая, его тень двигалась перед ним, словно призрачный проводник. В своем воображении Вальцейн взбирался по слегка покатой груди какой-то великанши, усыпанной тусклыми самоцветами надгробий и мавзолеев. Он поймал себя на том, что в своей поэтической прихоти гадает, умерла ли эта великанша, или всего лишь спит.