Достигнуть границ - Олеся Шеллина Страница 29

— Государь Петр Алексеевич, — я посмотрел на подъехавшего ко мне Ушакова, который выбрал время, чтобы посмотреть на такое воистину незабываемое зрелище, как освещение Москвы. Петербург, к примеру, еще в проекте учитывал наличие освещения. Здесь же все устанавливалось с нуля.

— Да, Андрей Иванович, какое удивительное и даже грандиозное зрелище, ты только посмотри, — и я указал вперед, где по мере нашего неспешного передвижения загорались все новые и новые фонари.

— Зрелище заслуживает всяческих похвал, но более любо взгляду Радищева, мы же из Тайной канцелярии больше любим темноту или полумрак, — я хохотнул над этой самоиронией, но Ушаков, тоже улыбнувшийся при этом, быстро спрятал улыбку и продолжил говорить. — Вести из Англии пришли, не слишком радостные. Гавриил Иванович сообщил, что ко двору короля Георга Атмаджа-паша прибыл с богатыми дарами. А англичане в свою очередь приняли его приветливо, и напирают на добрые отношения с Надиром. Ну и пытаются османов с австрияками замирить, скоро ведь свадьба должна состояться между наследником английской короны и Марией-Терезией.

— Дьявол, — я непроизвольно сжал руку в кулаке, натянув при этом поводья, чем заслужил возмущенный взгляд Цезаря. Чтобы успокоить его и успокоиться самому, я принялся поглаживать коня по шее.

Все мои усилия привели только к тому, что вектор немного сместился, но перспективная гегемония англов как была, так и осталась, просто они поменяли союзников, вот и все. Что же делать? Как не допустить объединения этнических тюрков? Я не смогу воевать еще и с Надиром. Хоть и укрепляю тылы, но если он все-таки нападет, то все, я даже не могу представить, сколько Россия потеряет. Проклятые бриты, и почему ваши острова вместе с Атлантидой под воду не ушли, когда та затонула?

— Отряд Толстого сейчас в Ла-Рошели на океанские виды любуется, — как бы невзначай заметил Ушаков, а я внимательно на него посмотрел. Как бы невероятно это ни звучало, но благодаря тому смертельно опасному приключению, что довелось пережить мне вместе с Филиппой, Ушаков обзавелся ликвидатором чуть ли не экстра-класса. А еще больше этого не ожидал сам Толстой, который похоже серьезно кайфовал, готовясь к выполнению очередного убийства или организации «несчастного случая». Очень быстро из опекаемого, приговоренного заранее к смерти «ежели что» узника, он превратился в лидера группы, и когда к нему приехал человек от Ушакова, сухо сообщивший, что он искупил свой грех и может валить куда подальше, то едва ли не в истерику впал. Так что сейчас Толстой полноправно служит в Тайной канцелярии в очень секретном подразделении, и даже жалование получает, кроме оргазмического удовольствия от самой работы. Но Толстой — это штучный товар, стоит ли им рисковать в данном случае? Мне понадобилась секунда, чтобы принять решение, которое никогда не будет оформлено в приказ на бумаге. И потомки о нем узнают, если только Толстой доживет до преклонных лет и в нем проснется литературный дар его семейства при написания собственных мемуаров.

— Цель — Атмаджа-паша. И, Андрей Иванович, все должно быть громко и максимально кроваво. А еще, ни у кого не должно быть сомнений, что посла угробил австрияк, желательно в компании с персом, — Ушаков кивнул, и, тронув поводья, отъехал в сторону, оставив меня переваривать полученную информацию. Когда же мы въехали на территорию Лефортова дворца, то меня встретила вереница карет, шум, гвалт, очень много света, несмотря на стоящую на дворе ночь, но все это словно отодвинулось на второй план, когда я увидел стоящую возле входных дверей Филиппу.

* * *

Филиппа велела не останавливаться, хотя уже наступала ночь, и гнать лошадей до тех пор, пока темнота не скроет дороги. Благо летние дни были длинными, и их поезд практически уже въезжал в Москву, когда стало совсем темно. Ругаясь вполголоса, кучер соскочил с козел, подхватил коренного под уздцы и повел его шагом, тщательно рассматривая, куда ступать, чтобы кони ноги не переломали. И тут на пути их следования вспыхнул первый фонарь, потом еще один, и еще… поезд даже остановился и сидящие в каретах и костерящие на чем стоит юную императрицу, которой так не терпелось попасть к мужу в объятья, что она подвергла всех опасности ночного переезда, выскочили на улицу, глядя на желтоватое теплое пламя, которое освещало им дорогу домой. Это было даже символично, не говоря уже о красоте. Воздух пах специально высаженными цветами, и где-то стрекотали сверчки, а вокруг фонарей уже начали кружиться глупые мотыльки, которым суждено было погибнуть в этом пламени. Филиппа тоже вышла из кареты, и огляделась по сторонам, она наконец-то дома, и этого уже ничто не изменит.

Любовались они обновленным городом минут десять, после чего Филиппа села в карету и велела ехать прямиком во дворец.

Она стояла на крыльце, когда на подъездной дорожке показалась кавалькада всадников. Петра на огромном черном коне она узнала сразу и так и стояла, пока он подъезжал ближе, пока соскакивал с Цезаря и быстрым шагом подходил к ней. Словно они остались одни на этом крыльце, в этом мире. Она как сквозь туман смотрела, как он склонился к ее руке и вздрогнула, ощутив прикосновение губ к холодной коже. Перед императорской четой распахнули двери, и они молча вошли в полутемный холл ночного дворца. Петр молчал. Он даже не поприветствовал ее. Просто молча вел по темным коридорам. Когда они проходили мимо его кабинета, он внезапно воскликнул.

— К черту все, — и рывком затащил ее внутрь.

Филиппа только пискнула, а потом негромко рассмеялась, когда он усадил ее на стол, задирая пышные юбки и ломая неподатливые перекладины кринолина. Словно они любовники, которые украли украдкой минутку, чтобы уединившись, насладиться друг другом, а не муж и жена, у которых впереди вся ночь и общая на эту ночь спальня. Но эти мысли вылетели из головы, стоило ему притянуть ее к себе. Филиппа вцепилась в его плечи и, откинув голову, тихонько застонала, закрыв глаза, отдаваясь и принимая его, осознавая, как же сильно соскучилась за эти месяцы, и что он молодец, что не стал ждать, чтобы все прошло чинно в тиши спальни.

Когда все закончилось, он прислонил покрытый испариной лоб к ее обнаженному плечу.

— Прости.

— За что? — Филиппа смотрела на него затуманенным взглядом и не понимала, что он имеет в виду.

— За то, что не смог дотерпеть до спальни, — Петр слегка отодвинулся, заглядывая ей в лицо.

— Не смей просить за это прощения, — Филиппа слегка нахмурилась, а он улыбнулся совершенно мальчишеской улыбкой, которая так редко появлялась на его всегда серьезном лице.

— Хорошо, не буду, — он кивнул и помог ей сползти со стола и даже начал поправлять платье, которое, как Филиппа подозревала, было окончательно испорчено. — Ну, давай, рассказывай.

— О чем рассказывать? — тело, охваченное за секунду до этого негой, заметно напряглось, а Петр, заметивший это нахмурился.

— Как съездила.

— Ну-у-у, — протянула Филиппа и опустила взгляд. Да, это будет сложно. И она надеялась, что он не слишком сильно рассердится, когда все узнает.

Сидя в кабинете, наказав предварительно Митьке, что никого сегодня не принимаю, я обдумывал сложившуюся ситуацию. Мне необходимо было остаться наедине с собой на достаточное время, чтобы все как следует обдумать. А обдумать мне было что.