Сельва умеет ждать - Лев Вершинин Страница 29

— Тти'Гъямба — рычит сержант.

Сосунок съеживается.

Он больше не будет. Он не хотел кощунствовать.

Он знает: это не муж, гонимый вожделением, идет к жене своей, но военачальник к Вождю…

Что, кстати, вовсе не радует Гдламини.

Всего лишь час отведен им на совместную молитву.

Как только удлинятся тени, за кожаным пологом осторожно закашляет Мкиету, напоминая, что время истекло…

…а она, между прочим, живая, она еще не старуха, и ей смертельно остхаонгуело сидеть в полутьме!

И Дмитрий, заранее готовый ко многому, побледнел.

Никто не устоит против целого стада, но и тот, кто против целого стада устоит, оробеет перед озверевшей женщиной…

— Кто я? — Черное пламя кипело и ярилось в прекрасных темных очах. — Молчишь? Как всегда? А ты не молчи! Ты ответь, только честно: кто я теперь?

— Гдлами…

— Молчи! Что ты можешь сказать? Я уже девятнадцать весен Гдлами, а кто я теперь? — Оскал ровных белоснежных зубов напоминал сейчас улыбку атакующего клыкача. — Отвечай! Нет! Я сама скажу… — Вороная грива всколыхнулась. — Я идол! Почему вы еще не мажете мне губы кровью?!

— Гдлами…

— Умолкни, шьякки. Дай тебе волю, ты с радостью начнешь мазать мне губы всем, чем придется! А я не идол…

— Не идол, — покорно сказал Дмитрий.

— Да-а? — почти проворковала Гдламини. — Не идол? А кто? Если я женщина дгаа, почему я торчу здесь, в лагере? Если я Вождь, почему меня не пускают к воинам? Если я твоя жена, почему я не сплю с мужем?

— Спишь, — уточнил Дмитрий. И лучше выдумать не мог.

Теперь на него глядела кобра, слегка напоминающая жену.

Для полноты впечатления не хватало разве что распахнутого капюшона.

— Шшу'шьякки, — шипение струилось, вибрировало, зрачки сделались почти вертикальными. — Тха-Онгуа, посмотри на этого человека! Ради него, из-за его мерзкой похоти я нарушаю дгеббузи и попаду когда-нибудь в Яму Искупления, а он… Пусти!

— Не пущу, — твердо сказал дгаангуаби. — Сядь.

— Сначала пусти.

— Сначала сядь.

— Убери руки!

— Сядь, я сказал!!

— Ну, села… Что дальше?

— Дальше вот что… — Присев на краешек ложа, Дмитрий очень осторожно приобнял Гдламини, и она, как ни странно, не стала вырываться. — Тебе нельзя злиться, кузя. Когда ты злишься, ты похожа на Ваарг-Таангу… — Гдлами гневно фыркнула. — Хотя на самом деле, вылитая Миинь-Маань. — Гдлами шмыгнула носом. — И при чем тут Яма Искупления? Ты же сама говорила: для Вождей нет дгеббузи. А самое главное, я тебя очень люблю. Очень-очень-очень…

Именно так — медленно, монотонно, ласково-убаюкивающе — рекомендовалось говорить с вооруженными паникерами…

Иногда помогает.

Секунду спустя плечи Гдламини обмякли.

— Я слабая, земани… — Простенькое слово «землянин» госпожа Коршанская так и не научилась произносить. — Мне стыдно. Но мне очень плохо здесь…

— Гдлами…

— Погоди!

Гибко выскользнув из объятий, она отбросила на спину рассыпавшиеся локоны и склонилась над умывальником. Спустя пару мгновений голос ее сделался глуховато-спокойным.

— Говори, нгуаби.

Истерика кончилась. Верховный Вождь ждал доклада.

— Вчера под вечер вернулись лазутчики, — негромко, почти шепотом начал Дмитрий. — Честно говоря, не знаю, что и думать…

Парни М'куто-Следопыта принесли странные вести. Люди нгандва, пришедшие с равнины, не режут голов, не бесчестят женщин. Таков приказ главного над ними, а имя ему — Ситту Тиинка, Засуха-на-Сердце. Ослушников вешают на ветвях бумиана, высоко и коротко. Всем, кто уцелел при штурме Дгахойемаро и бродил по сельве в поисках приюта, разрешено вернуться; люди нгандва помогают им отстраивать хижины. Со стариками Ситту Тиинка уважителен. Удивляется: зачем захотели войны? Предлагает закопать къяххи. Говорит: люди нгандва — не враги горным дгаа…

— А Межземье? — перебила Гдламини.

Разумный вопрос достойный Вождя.

Пусть осколки родов, ушедших некогда из-под тяжкой руки Дъямбъ'я г'гe Нхузи, живут особняком, но они —дгаа…

Дмитрий покачал головой.

В Межземье погибли двое лазутчиков. Еще двое с трудом ушли от погони. Там люди нгандва не церемонятся. Налагают дань. Берут заложников. Ставят на постой наглых обжор. Несогласных — бьют. Непокорных — убивают. Десять дней назад в поселках были вестники Ситту Тиинки. Считали мужчин. Велели готовиться к походу на мохнорылых. Предупредили: нерадивость наказуема, а за ушедших в лес ответят семьи…

Гдламини нахмурилась.

— Когда родитель мой, Дъямбъ'я г'гe Нхузи, задумал принести людям дгаа покой, он начал с малого. Сильному племени дгавили послал ветвь мира и отдал грибные поляны по ту сторону Ттитви, а сильному племени дгайю уступил право хранить Первопламя. Сделав так, стал родитель мой желанным гостем в поселках дгайю и дгавили. И ополчились сильные племена на обидчиков дгаагуа, нашего племени, и наказали их всех, ибо были сильны. Когда же, убив вождей и нагрузившись добычей, уходили воины дгайя и дгавили восвояси, являлся к погорельцам Дъямбъ'я г'ге Нхузи, простивший былые обиды. Он раздавал рис и помогал отстраивать хижины, ничего не требуя взамен. Сами люди слабых племен просили его: останься и правь, ибо убили сильные наших вождей. Сперва отказывался родитель мой, затем соглашался, но, приняв клятву, велел новым дгаагуа некое время держать уговор в тайне…

Меж алых уст хищно сверкнули белоснежные зубки.

— Ты знаешь, земани, что было после?

Дмитрий кивнул.

Мрачное и величественное Мг-Но-Дд 'Ваказъя, Сказание о Последней Войне, он помнил почти наизусть.

— Начальствующий над пришельцами мудр, — задумчиво промолвила Гдламини. — Он идет тропой моего родителя. Если мы нарушим уговор и не поможем мохнорылым, люди Межземья признают его власть. Сельва умеет ждать, но чтит силу. Каково мнение почтенного Мкиету?

— Совпадает с твоим, Гдлами.

— Каково мнение отважного H'xapo?

— Совпадает с моим.

— Что думаешь ты, тхаонги?

— Мне кажется, двали еще не готовы к войне. Тонкие ноздри дрогнули и замерли.

— Ты прав, Д'митри. Сегодня начинать рано. И завтра тоже. Но послезавтра будет поздно. Промедление смерти подобно…

Гдламини недобро усмехнулась.

— Так говорил Дъямбъ'я г'ге Нхузи!