Античеловек - Дин Кунц Страница 3

– Интересно, за кого нас принимает секретарь Либерман – за кретинов?

Нам предлагается поверить, что полиция не в силах поймать андроида и нарушившего профессиональную этику доктора Кеннельмена. При тех возможностях, которыми располагают службы безопасности, подобное заявление звучит просто нелепо. Нет, дорогие мои зрители, за этим кроется нечто другое – более зловещее. Попробуйте-ка обдумать следующее предположение: Всемирное Правительство узнало об этом андроиде нечто, превратившее его в величайшее научное открытие века, которое Совет намеревается придержать для себя, для сильных мира сего. Инсценировав это ложное бегство и заявив, что андроид опасен, что он чуть ли не убивает взглядом, они пытаются внушить общественности, что исследования, касающиеся роботов подобного типа, прекращены. Но теперь они будут продолжать их втайне и присвоят себе все выгоды!

Чамберс победно улыбнулся и заглянул в свои записи. Он нападал на всех, даже на святая святых – Совет. Лучшие умы Капитолия ломали головы над тем, как бы заставить замолчать Мейсона Чамберса. Жаль, что этот стареющий мальчишка шел по неверному пути. Он был прав насчет чудесного открытия, открытия века, но во всем остальном он ошибался.

На всем пути по салону я каждую секунду ожидал, что кто-нибудь подскочит и завопит: "Вот они!" Но ничего подобного не произошло. Мы прошли через открытый люк в отсек высадки. Я немного перевел дух. Дежурным офицером был худощавый темноволосый мужчина лет тридцати с небольшим. Длинный нос и полуприкрытые глаза с тяжелыми веками делали его похожим на больного гайморитом динозавра. Он читал какую-то газетенку и курил, пуская из уголка рта струйку дыма. Офицер не мог не заметить нашего присутствия, но тем не менее продолжал внимательно изучать газету и делать вид, что нас тут нет.

Наконец я сказал:

– Мы высаживаемся в Кантвелле.

Офицер неохотно поднял голову и отложил газету.

– Кантвелл – дрянное место, – офицер пожал плечами и скривился. – Там всего-то и есть что дежурная станция. Самолет там приземляется раз в два месяца. Холодина. Снег. Ветер – такой, что вы и представить себе не можете.

Станцию вообще собирались закрыть, а потом перевели туда меня.

– У нас там родственники, – сказал я, стараясь говорить как можно естественнее. Меня отнюдь нельзя считать величайшим актером из всех, поднимавшихся на подмостки со времен Бартона, – уж вы мне поверьте. Когда мне приходилось разговаривать с группой интернов, у меня дрожали ноги и до тошноты кружилась голова. Возможно, именно поэтому в их обществе я старался выглядеть таким жестким и крутым – потому, что они меня пугали. Но за последние несколько дней я был просто поражен, как легко, несмотря на всю мою застенчивость, я дурачу людей, если на карту поставлена моя жизнь.

Необходимость может стать матерью изобретательности, но лишь откровенный страх рождает истинное хладнокровие.

– Ваш билет, – офицер тщательно рассматривал нас, пока я вытаскивал два желтых бумажных квадратика. Сигарета в уголке его рта подрагивала, и длинный столбик пепла грозил свалиться с нее. Я боялся, что сейчас в его примитивных мозгах что-то щелкнет и он свяжет напечатанные в газете фотографии с двумя стоящими перед ним людьми. Вот уже больше недели мы играли в "кошки-мышки" со Всемирным Правительством, мчались вперед, словно заводные игрушки, пытались выиграть время. Наши фотографии и описания по крайней мере дней шесть красовались на первых страницах всех газет мира.

Если верить им, нас видели то в Лиссабоне, то в Акапулько, то в Нью-Йорке. К счастью, дежурный офицер явно предпочитал пропускать раздел новостей и дотошно изучать свежие сплетни и комиксы. Впервые в жизни я был благодарен высшим силам за то, что на свете существует массовая культура.

– Пожалуйста, – сказал я, наконец-то отыскав билеты, и протянул их офицеру. Должен заметить, что у меня даже не дрожали руки.

– Вы оплатили дорогу до Руши, – сказал офицер, снова посмотрев на нас. Похоже, ему никогда не говорили, что невежливо пялиться на человека, как на картинку из комикса. – Вы в курсе, что у вас оплачено за путь до Руши? И зачем вам нужно было покупать билет до Руши, если вы сходите здесь?

– У нас в последнюю минуту изменились планы, – сказал я. На мне начинало сказываться напряжение двух бессонных суток, причем за эти двое суток нам лишь раз удалось нормально поесть в том сан-францисском ресторанчике. Я не знал, выплывет ли моя ложь наружу, или офицер все-таки примет мои слова за чистую монету. Вероятно, некое правдоподобие в моих речах все-таки обнаружилось, поскольку дежурный пожал плечами и старательно переписал номера наших билетов в регистрационную книгу высадки. Если полиция догадается, кто скрывается за этими фальшивыми именами, – а она на это вполне способна, – то здесь останется запись, по которой ищейки правительства смогут проследить наш путь.

– Ваша капсула – последняя, – сказал офицер. Он сверился с часами, висящими у него на груди. – Мы высадим вас через одиннадцать минут.

Мы пошли вдоль ряда яйцевидных темно-красных шаров, гнездящихся в стенных нишах. Следом за нами подошел офицер и откинул тяжелую крышку последнего яйца.

– Пользовались раньше этой штукой? – спросил он, явно надеясь услышать отрицательный ответ и выразить свое превосходство, удостоив нас длинной и подробной лекции.

– Неоднократно, – ответил я. Мне стало любопытно, что бы он сделал, если бы узнал, что я пользовался капсулой четырнадцать раз за последнюю неделю.

– Помните, вам следует надежно привязаться. Держитесь за штурвал, пока вас не поймают лучом наведения, и не отстегивайте ремни, пока наземная служба не разрешит.

Я подождал, пока Он пройдет в капсулу и займет левое сиденье, потом протиснулся сквозь овальный проем и уселся справа. Офицер нахмурился.

– Позвольте показать вам, как следует держать штурвал, – пролаял он.

Мы тут же взялись за рулевое колесо, хотя пока что в этом не было необходимости. – Вот так вот лучше, – проворчал он и подозрительно посмотрел на меня, явно пытаясь что-то припомнить. – Не отпускайте штурвал, пока не попадете в луч наведения, – повторил он еще раз. Офицер был занудой.

– Не отпустим.

Офицер покачал головой.

– Не уверен. По-моему, пассажиры просто не способны ничему научиться.

Куча народу спускается, не держась за штурвал. Потом они сваливаются в свободное падение, пугаются, начинают хвататься за что ни попадя, режут руки о консоли. Потом, когда их все-таки ловят лучом, они вопят: "Братцы! На помощь!", прыгают, размахивают руками, ломают себе пальцы...

– Мы будем держаться за штурвал, – сказал я. Офицер нудил, как испорченная пластинка. Мне захотелось протянуть руку и переставить иглу, чтобы послушать, что там дальше.

– Ну да, конечно.

– Будем, будем.

– Мы обязательно будем держаться, – сказал Он, улыбнувшись офицеру своей неотразимой улыбкой.