Последний переход - Всеволод Глуховцев Страница 3

Капитан управлялся с текстом лихо, как учёный китаец с родными иероглифами. Оно и понятно: иначе б его здесь не держали. Можно сказать, что он работал автоматом, переводил каракули на русский, не вдумываясь в содержание. Собственно, многое из того, что ему доводилось шифровать и дешифровывать, так и оставалось непонятным – от него не требовалось понимать. Он к этому привык, не испытывал ни малейшего комплекса неполноценности. Армия есть армия, а местом своим в Генштабе он дорожил, так как далось оно ему очень даже непросто.

Вот и сейчас он быстро переписал шифровку в тетрадь. Прочёл. Оторопел. Прочёл ещё раз.

Тёмные прямые брови приподнялись. Он потёр ладонью лоб.

– Вот те, бабушка, и Юрьев день… – пробормотал он вполголоса.

Стал читать уже с полным вниманием, вдумываясь в каждую строчку.

Иной раз сообщения попадались такие, что и после дешифровки казались чушью: вроде того, что Настя вышла замуж, что тётка Марья Петровна заболела, но, слава богу, выздоровела… Ясно, что это некая условная информация, понятная лишь посвящённым, и капитан не ломал попусту голову над такими глубокомысленными посланиями.

Но сейчас никакой околесицы в тексте не было, смысл явлен прямо и даже довольно грамотно. Только смысл этот был такой диковинный, какого капитану не приходилось встречать за все годы службы.

Однако пускаться в размышления не годилось. Шифрограмма начиналась с суровых слов «Чрезвычайно срочно!» – и за промедление с доставкой очень просто получить по шапке. То бишь по фуражке.

Капитан встал, подтянул галстук, накинул китель, мельком глянул в зеркало – порядок, всё в ажуре! – аккуратно вложил листок с тетрадкой в папку «Секретные документы» и вышел, перед тем выключив свет.

Кабинет он запер, опечатал, проверил, как заперто, – лишь после этого зашагал по длинному, ровно освещенному коридору. Идти было недалеко, ковровая дорожка глушила шаги: полминуты бесшумной ходьбы, и капитан без стука повернул ручку двери, ничем не отличающейся от десятков других дверей.

В маленькой приёмной за столом с множеством телефонов сидел светловолосый старший лейтенант. Брови его были сдвинуты, губы строго поджаты – сразу ясно, что человек с таким лицом должен заниматься выявлением имманентной персонализации трансцендентных сущностей, не меньше. На столе расстилался свежий номер «Красной Звезды»: в нём старший лейтенант остро отточенным карандашом делал пометки, имеющие, надо полагать, стратегическое значение.

Капитан усмехнулся про себя. Гнать пургу служебного рвения – тонкое искусство, приходящее с годами. Желторотый старлей делал это очень уж топорно. Да и чего от него ждать – наверняка генеральский сынок, с юных лет протирающий штаны в министерстве… Дурак, равнодушно подумал капитан и лёгким кивком указал на внутреннюю дверь.

– У себя?

– Да, – старший лейтенант глянул без любопытства. – У него там полковник Пи…

Не дослушав, капитан открыл дверь: шифровальщикам почти во все кабинеты вход свободный в любое время и при любых обстоятельствах.

– Разрешите, товарищ генерал? Чрезвычайно срочно!

Сидевший у генерала лысоватый кругленький полковник подхватился:

– А, ну так я пойду! Потом, да?

– Да, Сергей Васильич. Давай, я тебя позже вызову.

Полковник выкатился из кабинета, плотно притворил дверь.

Капитан звучно отпечатал три шага вперёд. Из папки выпорхнула тетрадь, раскрылась на нужной странице и легла на стол. Капитан сделал шаг назад. Правила игры он знал на ять.

Хозяин кабинета стал читать. Его моложавое лицо оставалось совершенно бесстрастным – капитан с тайным интересом следил за реакциями на этом лице, но ничего усмотреть не смог. За плечами у генерала была хорошая школа.

Этот штабной арбатский генерал был ничуть не похож на своих армейских коллег, сделанных из Уставов, орущей медной глотки и толстого брюха. Если б не форма, его вполне можно было бы принять за моложавого светского льва, завсегдатая любой модной вечеринки от Милана до Лос-Анджелеса – у таких людей вправду не бывает возраста: от тридцати пяти до шестидесяти, всё едино. И выражения лица другого не бывает: холодноватая отстранённая любезность и больше ничего… Одним лишь, пожалуй, иногда отличался этот холёный облик: лёгкой усталой иронией человека, много повидавшего, давным-давно ничему не удивляющегося и ожидающего от этой жизни того только, что ожидать от неё нечего.

Прочитав, генерал зачем-то перевернул страницу, убедился, что она пуста, но обратно перевёртывать не стал, придержал пальцем. Несколько секунд он сидел недвижим, затем вскинул голову, глянул капитану прямо в глаза.

Тот спокойно выдержал этот взгляд.

Генерал чуть прищурился.

– Интересно? – спросил он.

– Вы… имеете в виду данный текст? – вежливо переспросил капитан.

– Имею, – сказал генерал так. что непонятно – шутит или нет.

– Никак нет, – пустым голосом ответил капитан. – Не имею привычки. Служба!

Подумал, что про службу ляпнул зря, – но слово не воробей.

– Верно. – генерал улыбнулся одним уголком рта. – А слово Зираткуль что значит – знаешь?

– Никак нет.

– Мёртвое озеро, – перевёл генерал. – Вернее, кладбищенское. Озеро-кладбище, так сказать… Романтично?

– Не очень.

Генерал коротко рассмеялся.

– И это верно… Ну, словом, материал остаётся у меня вплоть до дальнейших распоряжений.

– Есть!

– Свободны, капитан.

Тот сделал чёткий поворот через левое плечо, шагнул к двери. Взялся за ручку – и тут сзади окликнули:

– Одну секунду!

Офицер повернулся. Генерал смотрел твёрдо, без шуток-прибауток.

– Я надеюсь, капитан, что вы всё правильно поняли. Вот это, – краткое движение глаз в сторону тетради, – вам надо забыть. Для вашего же блага.

– Так точно, товарищ генерал-майор. – Капитан подчеркнул «майором» официальность ответа.

– Очень рад. Засим – не смею задерживать.

Капитан щёлкнул каблуками и вышел.

Привычным движением генерал завёл руку за спину, вынул из висевшего на кресле кителя пачку «Лаки Страйк», вытряхнул одну сигарету, покатал в пальцах. Задумался. Потом нажал кнопку сбоку стола.

Предстал блондин-старлей.

– Меня ни для кого нет, – объявил генерал.

Адъютант молча кивнул. Генерал посмотрел на него и добавил:

– Кроме экстренных случаев, конечно.

Оставшись один, он закурил. Несколько первых затяжек сжёг в полную силу, захлёбываясь едким дымом. Морщась от горечи, сплюнул в пепельницу, стряхнул столбик пепла, затянулся долгим вдохом и взялся перечитывать текст.