Туман на родных берегах - Дмитрий Лекух Страница 3

Пусть этим дерьмом недобитый пан Пилсудский травится: польская республика, разделяющая откровенно враждебные друг другу большевистскую Германию и Имперскую Россию, – отличный плацдарм для неизбежной в ближайшие десятилетия войны. И очень удобный полигон для спецслужб обоих враждебных друг другу, стремительно наращивающих вооружения гигантов.

Но ее откровенно двуличная политика раздражала Ворчакова даже больше, чем ее сидящие в туманном Лондоне «союзные идеологи».

Так что – никакого потакания враждебной экономике и контрабанде.

Только патентованный легальный товар производства Нижегородского фармакологического объединения.

Но все равно – не хотелось…

Ну а в-третьих, вынырнув на секунду из пространства, что располагается между сном и реальностью, он заметил, что напротив, в таком же узком самолетном кресле, сидела самая настоящая мумия.

Полковник непроизвольно вздрогнул.

Отхлебнул глоток поданного заботливой аэрогорничной прохладного шампанского.

Закурил длинную тонкую папиросу «Дюшес» и решил все-таки остановиться на баранине.

Под розмарином.

С гарниром из отварных овощей и капелькой острого турецкого гранатового соуса.

Мумия могла некоторое время подождать.

Как и кокаин – «убивать» им себя, видимо, все равно придется: по прилете в старую столицу ему потребуется повышенная работоспособность и ясный мозг, но сейчас-то зачем?!

Сейчас надо немного поесть и – совершенно обязательно – опохмелиться.

Вождь поймет, он его, в конце концов, не с боевого задания в Москву выдергивал.

А из банального отпуска…

Семилетнее красное «Абрау-Дюрсо», поданное со льда, для этого в высшей степени подходило.

Еще немного, и должно было отпустить.

Только не надо останавливаться.

Один-другой бокал, и в голове снова начинало приятно шуметь.

Можно расслабиться.

А расслабившись – и побеседовать.

Хоть с мумией, хоть с чертом лысым.

Впрочем, мумия и так все время говорила, говорила, говорила.

Поддерживать разговор было не обязательно.

Достаточно просто кивать.

К тому же, как подсказывала постепенно пробуждающаяся память, сразу после баранины, шампанского и папиросы, времени оставалось только на одну-две чашечки дерьмового аэросалонного кофе, сваренного по уродскому американскому рецепту, «в котле», и пары дорожек порошка в уборной, – после чего аэроплан должен был, выпустив шасси, заходить на посадку…

Кофе был давно допит, папироса докурена, дорожки разнюханы, а аэроплан словно и не думал снижаться.

Ходил кругами, словно что-то выискивая, то ныряя к земле, то снова набирая высоту.

Ворчакову стало тревожно: летать он не любил, несмотря на «полетные» сны.

Тем не менее приходилось терпеть и улыбаться.

Положение обязывало.

Жандармский офицер, учил Вождь, – он только во вторую очередь офицер.

А в первую – жандарм.

Со всеми, что называется, вытекающими.

…«Такова се ля ва», как грустно шутил временами один из большеголовых друзей детства и юности Канцлера, подвизавшийся теперь на ниве Имперской пропаганды и агитации.

Неплохо, кстати, подвизавшийся.

Даже что-то эдакое возглавлявший.

Хотя, по-хорошему, – всех бы их, уродов писучих, – да в лагеря…

…Наконец, легкий двухмоторный «Туполев-24АМ» – настоящее произведение русского конструкторского искусства, – вышедшего, что стало редкостью в последнее время, из гражданского конструкторского бюро, а не из жидовской бериевской шарашки, – заложив широкий круг над Строгинской поймой, начал ощутимо и решительно снижаться.

У Инспектора привычно заложило уши, но он продолжал мужественно сохранять лицо и прислушиваться к уже изрядно надоевшему ведьминому бормотанию.

Достала, карга.

– В этом годе, – мумия пошамкала высохшими губами, за которыми прятались ровные и белые, как у шестнадцатилетней девочки, фарфоровые зубы, установленные явно американским стоматологом, – в этом годе, говорят, в Москве ожидают по-особенному жаркого лета…

Голос этой развалины резок, визглив и противен, совсем как у усиленно рекламируемой в Империи лесопилки (производство фирмы «Грязнов, Стельмарк и сыновья», революция в русской деревообработке: компактна, экономична, надежна, удобна в сборке и транспортировке, – отец высоко оценил этот подарок заботливого сына, – но как же она ревет!), он перекрывал даже надсадный гул заходившего на посадку и уже выпустившего шасси двухмоторного аэроплана.

Хорошо еще, что можно было смотреть не в старческий вампирский рот Великой Княгини, чью древность только подчеркивала искусственная белизна фарфора, а в круглое, как на морском корабле, окно аэросалонного иллюминатора.

Там зеленела чистенькая июньская Москва.

Там тянулись недавно обустроенные, прорубленные сквозь византийскую мешанину улочек и переулков, широкие проспекты.

Там разбегались широкими лучами Имперские автобаны.

А неподалеку от угадываемого в дальней дымке сумрачного Кремля горела золотом путеводная звезда храма Христа Спасителя, глядя на которую мумия начала, вполне ожидаемо и как-то мелко, по-крестьянски, креститься.

Ворчаков тихо вздохнул…

…Вообще-то бабка была редкой умницей.

Цивильной витриной, благословительницей новой Имперской России и ее вождей от лица старой, почти целиком расстрелянной проклятыми максималистами русской Императорской Семьи.

У нее был только один недостаток: она была неимоверно стара и уже потихоньку начала выживать из ума.

А так – вполне ничего…

В Тушине господина директора встречали.

Так что служба-с.

Исполнение долга перед Отечеством – причина уважительная.

Особенно при его роде деятельности.

А то старая мегера еще могла вызваться до дому подвезти: вежливый молодой человек аристократической наружности, да еще в гвардейском мундире с лазоревыми полковничьими погонами всесильной в наши времена Государственной Имперской Безопасности, старой княгине явно понравился.

А если она, не приведи Господь, узнает, что, будучи до мозга костей петербуржцем, Никита своей квартиры в Москве, какой бы она «деловой и культурной столицей России» ни являлась и какой бы неизъяснимой любовью Вождя ни пользовалась, отродясь не имел?!

Когда его заносило по служебной надобности в этот ужасный византийский город, он останавливался в конструктивистки роскошном новодельном отеле «Москва». Построенном не так давно неподалеку от царского Кремля для вынужденной постоянно мотаться в командировки в ненавистную деловую Москву петербуржской элиты чуть ли не по личному распоряжению Верховного.