Избранный - Максим Замшев Страница 3

После судьбоносного собрания весь цвет «Света» переместился из редакционного помещения в самое сердце офисного общепита. Климов, Пирожков, Рыбкин и еще две верстальщицы попивали кофе и перекидывались словами. Верстальшицы по обыкновению важничали. Они поочередно уверяли собравшихся, что новый главный долго здесь не задержится. Такая крупная газета, по их мнению, нуждается в адекватном руководстве, а этот Беляков, говорят, читал где-то до этого лекции и вот теперь – из грязи в князи. Климов, очень любивший урезонивать противоположный пол, заметил, что читать лекции – это вовсе не грязь, а вот верстать полосы дело, бесспорно, княжеское, с этим не поспоришь.

Стаську Рыбкина любили везде, где бы он ни работал, за умение рассказывать очень смешные истории. Причем делал он это исключительно вовремя, когда общий разговор исчерпывался, а шутейное раздражение грозило перейти в глупую неинтересную банальность. Такие моменты Стаська вычислял мастерски.

– Ладно собачиться. Вечно вы кидаетесь друг на друга, как боксеры после гонга. Послушайте лучше, – Стаська понял, что инициативу удалось перехватить, – какой вчера ко мне клиент приходил! Случай из ряда вон выходящий!

Пирожков громко засмеялся и показно ударил себя кулаком в грудь:

– Внимание! Еще одна великая выдумка Станислава Рыбкина. Последний звонок! И…

– Если бы выдумка… – усмехнулся Рыбкин. – Такое не выдумаешь! Ну, слушайте…

Рассказ Рыбкина

После этих интригующих слов Рыбкин поведал историю действительно довольно странную. Суть ее сводилась к тому, что предыдущим днем, в час, когда в редакции уже почти не было сотрудников, в его комнату вошел весьма колоритный субъект, вид у посетителя был вполне цивильный: бородка, очки, довольно изящный легкий костюм, свежая рубашка, но с первых слов стало ясно, что у этого человека явные проблемы с психикой. И дело даже не в той нервной, весьма свойственной для интеллигенции суетливости, с которой тот объявил, что его зовут Дмитрий Шелестов и он – автор романа «Укротитель». Потрясло Станислава другое – сам последующий рассказ Шелестова, изложенный весьма обстоятельно и логично, несмотря на его полную абсурдность. Автор не известного, по всей видимости, широкой публике романа, захлебываясь, рассказывал, что в соседней с ним квартире некие спецслужбы поселили проституток и через его квартиру собираются снимать компромат на ВИП-персон, которых, в свою очередь, эти вероломно заселенные проститутки буду заманивать с определенной целью. Венчала весь этот не изысканный бред фраза о том, будто его хотят убить и у него нет другого выхода, как придать событиям огласку через прессу. Далее Рыбкин похвастал, как ему удалось вежливо вывести посетителя из кабинета и отправить в популярную бульварную газету.

Во время всего монолога Рыбкин втайне любовался собой, а закончив, выдохнул, ожидая, какой эффект произведет его рассказ. Верстальщицы похихикали. Пирожков усмехнулся, а Климов, казалось, думал о своем. Он знал эту историю. Стаська ее вчера уже ему рассказывал. И теперь он не видел в ней ничего смешного.

Климов поднялся первым, шутливо в знак перемирия поцеловал руки верстальщицам, крепко потряс ладони приятелям и покинул тесный круг коллег, привычных, но не очень надежных.

Дневник отшельника

Сегодня я наконец понял, что заставляет людей жить, что заставляет их тратить такие неимоверные усилия, идти на такие огромные жертвы, чтобы длить это бессмысленное существование тела. Это так, в сущности, странно! Зачем людям так цепляться за жизнь? Ведь она несет одни проблемы. К чему держаться за каждый лишний день, будто ты можешь сделать нечто, побеждающее смерть? Где кроется причина этого вечного движения, этого бесконечного безумия, которое все равно обрывается? Пока я жил, я не мог даже и догадываться об этой причине. Я так же, как все, ценил свою бренность, культивировал ее. Теперь, когда я для всех умер, кое-что видится по-иному. Нас заставляет жить только одно – страх. Именно он отравляет нашу жизнь и побуждает к действию. Страх перед тем, что мы не сможем быть такими, как все, заставляет совершить первое грехопадения, а потом похваляться перед другими, словно давая им знак – я такой же! А может быть, и чуть лучше вас. Страх заставляет нас, толкаясь и бранясь, ползти по социальной лестнице, сулящей иллюзорную защищенность. Он понуждает нас работать, зарабатывать деньги, любить не тех и делать не то. Страх умерщвляет нас тогда, когда свет истины скрыт от нас дальше всего, а мы самонадеянно убеждены, что прожили жизнь достойно. Неужели стоит жить для того, чтобы на похоронах тебя похвалили? Страх перед будущим способны победить только единицы. И только они по-настоящему счастливы. Их счастье – единственное бессмертие для смертных.

Климова вполне можно было назвать счастливчиком. Действительно, ему повезло, как везло в его время далеко не всем. Приехав в Москву в двадцать лет, после армии, он без всякого блата поступил в Московский лингвистический университет, закончил его с отличием и вскоре стал одним из самых востребованных журналистов-международников, специалистом по франкоязычным странам. С работой не возникало никаких проблем, он мог выбрать, что ему больше по вкусу. Несколько лет назад обзавелся своим собственным жильем в одном из престижных районов, что сразу перевело его в разряд завидных женихов. И когда он говорил, что его хобби – холостяцкая жизнь, девицы из редакции начинали смотреть на него все более влажно, давая понять, что воспринимают это как неудачную шутку. В деньгах он не нуждался. Заработков вполне хватало на безбедную жизнь, на неплохую машину да и вообще на все, чтобы удовлетворить житейские запросы.

Сейчас ему вдруг с невероятной силой захотелось домой, к родителям, в тихую деревушку под Псковом, туда, где утром просыпаешься и видишь небо сквозь маленькие березовые листочки. Как давно его ступни не чувствовали первые капли росы! Сколько же лет он уже не был дома и не слышал теплый голос матери, не видел отца, вечно что-то мастерящего! «…Все. Решено. До конца лета нужно взять отпуск и поехать к старикам».

В последнее время он чувствовал, что теряет вкус к жизни.

Но пораженья от победы,

Ты сам не должен отличать.

Эти пастернаковские строки вспоминались ему все чаще. Он залез в разогретую машину, посидел немного, не включая зажигания, потом вышел. «Отчего бы мне не прогуляться? Выходной. Да и сто лет не ходил по городу вот так, без всякой цели».

Когда Климов учился на втором курсе института, его жизнь взорвал волнующий роман. Как-то зайдя в вагон метро, он привычно полез в сумку за книгой. Однако давка не позволяла не то чтобы пошевелиться, но и вздохнуть. «Жаль, почитать не придется! Скорей бы доехать». Алексей стал прикидывать в уме, сколько ему еще надо миновать станций. Вдруг взгляд его неожиданно наткнулся на яркую обложку какой-то книги. Название на обложке было выписано по-французски, а читало ее прелестное создание с огромными глазами и аккуратной челкой. Ее глаза были почему-то полны ужаса, когда Алексей спросил по-французски, что читает молодая особа. По тонкой ниточке французского языка, столь дико звучащего в московском метро, они вышли друг к другу. Знал бы тогда Алексей, как мучительно будут складываться отношения его и этой девочки и что однажды ему придется сказать ей следующее: