Продавцы теней - Ольга Шумяцкая Страница 3

Помахивая «Муравейником», Ленни приближается к особнячку в Ермолаевском переулке. У парадного стоит авто Мадам.

— Давно приехали?! — кричит Ленни шоферу, который сидит за рулем в надвинутом на глаза клетчатом кепи. Тот выкидывает растопыренную пятерню, обтянутую желтой кожей перчатки. Пять минут назад. «Ой, мамочки!» — думает Ленни, которой следует появляться в студии не после, а до возвращения Мадам с прогулки, рывком распахивает входную дверь и взлетает на второй этаж по изогнутой мраморной лестнице.

Особняк в Ермолаевском переулке Мадам подарил московский градоначальник за ее неоценимый (однако оцененный в весьма кругленькую сумму) вклад в искусство. К особнячку прилагалась Почетная грамота. Грамота была окантована и повешена в кабинете Мадам на самом видном месте. Принимая высоких гостей, Мадам как бы невзначай обращала их внимание на грамоту, закатывала глаза, изгибала круто брови и многозначительно опускала уголки рта. Рядом с Почетной грамотой красовались фотографические снимки самой Мадам, запечатленной в пикантных позах рядом с градоначальником, начальником Московского жандармского управления, министром просвещения и — выше — с одним из Великих князей.

В Россию Мадам попала 5 лет назад, в 1915-м, подрастеряв по дороге изрядную долю своей европейской популярности, однако оставаясь признанной основоположницей нового танцевального стиля, который сама называла «свободное дыхание экстаза». Говорят, в молодые годы Мадам действительно вызывала экстаз публики, танцуя босиком, в свободно ниспадающих туниках. Она отвергала каноны классического балета, считала танец естественным состоянием людей и проповедовала появление нового человека и возникновение нового мира. Впрочем, после 17-го разговоры о новом поутихли.

«Своим танцем я восстанавливаю гармонию души и тела», — говорила она, и Ленни каждый раз удивлялась, что у этого тела может быть хоть какая-то гармония. В 50 лет Мадам была тяжела, грузна, неповоротлива, с массивными ногами, толстыми лодыжками и мозолистыми ступнями. Ленни подозревала, что и в молодости она не отличалась изяществом — ширококостная, неуклюжая, большая девушка, до обмороков истязающая себя тренировками и репетициями. Критики утверждали, что Мадам танцует босой потому, что не умеет стоять на пуантах, равно как не умеет прыгать и делать пируэты. В душе Ленни с ними соглашалась.

Иногда у Мадам случались «состояния». То слышался похоронный марш, то виделись гробы, то настигало предчувствие смерти. В такие моменты Мадам становилась мрачной, раздражительной, била толстым кулаком по столу, гневалась, кричала, требовала прислугу к ответу, могла выгнать за малейшую провинность. Про себя Ленни называла эти состояния «гроб с музыкой».

Причиной же дурного настроения являлся ангелоподобный Вольдемар — кудрявый 25-летний красавец, повеса, пьяница, обожаемый Мадам домашний песик, капризный любовничек, с которым она общалась через переводчика, так как Вольдемар не владел ни одним иностранным языком и не желал делать усилия, чтобы понимать ее исковерканный русский.

Вольдемар гулял напропалую. Но потом возвращался. Слонялся по особняку в шелковом китайском халате, расшитом причудливыми птицами. Мадам оттаивала, оживала, начинала щебетать, как добрая фея, появлялась в классах, направо и налево расточая улыбки ученицам и их юным репетиторшам. А на зеркалах появлялись надписи, сделанные губной помадой: «Вольдемар есть мой ангел». Наблюдая за неприкаянной страстью Мадам, за патологической зависимостью от Вольдемара, Ленни испытывала к ней брезгливую жалость.

В танцевальную студию Мадам Ленни пристроила Лизхен, у которой имелись самые причудливые связи среди представителей богемы и полусвета. И Ленни, не собиравшаяся сидеть в Москве без дела, желавшая иметь пусть маленькие, но собственные деньги, с энтузиазмом принялась растягивать мышцы и преподавать основы античного танца студийкам разных возрастов и комплекций. Пригодились уроки гимнастики и ритмики, которые она брала дома, в провинции, не чуждой тем не менее новомодным веяниям. Но и без надлежащей подготовки Ленни могла бы являть собой пример хореографичности. Крошечная, гибкая, эдакий маленький эльф, быстрый и легкий, она без труда садилась на шпагат и вскидывала прямую ногу выше головы. Ее движения были ловкими и точными. Ее жесты обладали гармонией завершенности. Она шла, будто танцевала, изящно покачивая узкими плечиками и коротко стриженной головкой.

Итак, она взлетела на второй этаж по изогнутой мраморной лестнице и скрылась за дверью гардеробной. Второй этаж особняка в Ермолаевском переулке отводился под классы. Там располагался большой репетиционный зал с зеркальными окнами в пол, несколько залов поменьше, гардеробные и туалетные комнаты.

В гардеробной Ленни скинула платье и через ватерклозет прошла в умывальную. В ватерклозете стоял кипенно-белый фаянсовый унитаз, расписанный синими цветами. Такими же цветами был расписан и бачок, помещавшийся под потолком, и продолговатая гуля, свисавшая из бачка на длинной медной цепи. Ленни машинально дернула за гулю. Ей нравилось ощущать в ладони гладкую округлую поверхность. В умывальной она нажала на педаль, помещенную под рукомойником, и из медного крана в бело-синюю раковину потекла ледяная вода. Ленни умылась, провела мокрой ладонью по волосам и вернулась в гардеробную, где облачилась в эластичное гимнастическое трико.

Первый урок был коммерческий. Она занималась с праздными дамочками бальзаковского возраста, падкими на рекламные объявления в газетках, подобных «Муравейнику». У каждой из дамочек была своя мечта. Одна мечтала вернуть в постель мужа, крупного министерского чина, другая — бывшего любовника, карточного шулера и бабника. Задачей Ленни было создать у дамочек иллюзию, будто благодаря занятиям они вернут девичью стройность.

— Внимательней, медам, внимательней! — покрикивала Ленни, прохаживаясь по репетиционному залу и еле сдерживаясь от смеха, глядя на то, как затянутые в трико дамочки трясут мощными телесами, старательно выделывая гимнастические кренделя. — Ножки выше! Вот, молодцы! А теперь наклоны! И — ра-аз! Влево! И — два-а! Вправо! Тянемся, тянемся, максимально растягиваем мышцы талии и спины!

Дамочки были довольны и, утирая обильный пот, улыбались и благодарили Ленни за «чудное наслаждение», «гигиенический экстаз организма», «легкость свободного парения». Ленни тоже улыбалась и обещала к началу купального сезона утрату минимум десяти фунтов живого веса с каждого тела.

Завершив урок, Ленни вернулась в гардеробную и накинула тунику. Предстоял танцевальный класс по методике Мадам. Та «воспитывала» несколько десятков девочек из бедных семей, которые впоследствии должны были составить труппу «Театра танца». Некоторые из девочек жили во флигельке в саду особняка. Некоторые оставались в семьях и каждый день приезжали на занятия со всех концов Москвы. Заниматься с девочками — пластичками, босоножками, как их звали поклонники Мадам, — Ленни любила.

Пробегая мимо кабинета Мадам, она услышала знакомый низкий мужской голос. Обладателя голоса Ленни не видела ни разу, но знала, что тот появляется. Господин с низким голосом обычно проходил в зал, минуя коридор, через дверь, ведущую из кабинета Мадам, и в течение всего класса скрывался за ширмой.