Начало звёздного пути - Александр Санфиров Страница 3

Мыколка с удивлением глядел на тряпки в своих руках. Когда их развернул, оказалось, что он открутил нижнюю часть штанин у портов, а у рубахи весь низ. Но парень не унывал, он надел влажную одежду на себя и, сверкая голыми коленками, начал босиком расхаживать по лугу, удивляясь всему, что видел.

Сегодня он не задержался, как только солнце подошло к нужной черте, коровы были собраны, и стадо, услышав щелканье кнута, быстро потрусило к селу. Сельцо Чугуево было небольшим. И если б не церквушка, выстроенная в незапамятные времена боярином Вершиной, предком нынешнего барина, была бы это просто деревенька в двадцать два двора. А в ней восемьдесят семь душ, считая всех – от стариков до младенцев.

Господская усадьба стояла в другом, гораздо большем селе, расположенном в шести верстах от Чугуево, поэтому барин был тут редкий гость, большей частью в осеннее и зимнее время во время большой псовой охоты. Любил Вершинин охоту, имел триста борзых и тридцать егерей. Сколько было остальной прислуги и гончих, никто не считал.

А правил сельцом староста Пров Кузьмич Малоедов.

Мужик он был тертый, прижимистый и весьма богатый. Однако, несмотря на богатство, на волю выкупаться не спешил, хотя его знакомцы неоднократно ему об этом говорили. Видимо, были на этот счет у него какие-то соображения. Его дочка Фекла, видная русоволосая красавица, в четырнадцать лет была замечена помещиком и попользована им в баньке. Хитрая девка вся пошла в отца и, воспользовавшись случаем, так привадила к себе пожилого и холостого вдовца, что тот со временем сделал ее чуть ли не главной в своем доме. Только присутствие в доме шестнадцатилетней дочки помещика Екатерины мешало ему сделать это слишком явным. Все же Илья Игнатьевич еще не совсем потерял стыд, и ему было неудобно перед дочерью делать свою деревенскую любовницу полной хозяйкой дома.

Зато Пров Кузьмич воспользовался так неожиданно свалившимся счастьем сполна. И за три года стал самым богатым крепостным Вершинина.

От хорошей жизни он даже растолстел, чего с ним никогда доселе не бывало, а ведь раньше полностью оправдывал свою фамилию.

Вот и сегодня вечером, покончив с делами, он важно прогуливался по единственной улице Чугуева – пыльной, наезженной телегами дороге, периодически пиная ногой разлегшихся в лужах свиней.

И вместе с бабами, ожидающими прихода своих коровенок, стал очевидцем появления в деревню преобразившегося Мыколки, как все называли дурачка, когда-то крещеного Николаем.

Степанида стояла, приложив руку ко лбу, чтобы не слепило заходящее солнце.

– Малашка! – охнула она. – Ты глянь, что ныне с Мыколкой приключилось, наверно, совсем крыша у него съехала! Порты оборвал, ты посмотри! Ай-яй-яй, стыдобища какая! Рубаху-то ободрал, аж пупок на пузе видать. Совсем совесть потерял!

– Ха-ха, да что говорить, Степанида, ты не забыла, что он ссать может в любом месте, уд свой вытащит здоровый и поливает дорогу.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись, вспомнив размеры этого уда.

– Вот ведь такое хозяйство дураку досталось, – вернулась Малашка к одной из излюбленных тем, – нет, чтобы справному мужику такое счастье привалило.

– Ну, Маланья, – поддела соседку Степанида, – я так и знала, что твой Юрка не может ничего.

– Ах ты, тварь подлая, откуда ты знаешь, наговариваешь, сука! – разъярилась Маланья.

Поэтому, когда Мыколка в своих оборванных портах зашел за околицу, никто не обратил на него особенного внимания, потому что все с увлечением смотрели на двух вцепившихся в волосы друг другу соседок. Клочья волос валялись на земле, лица у них были исцарапаны в кровь. Но ни одна не уступала. Конец этому делу положил староста, который снял большое деревянное ведро, висевшее на журавле, и окатил обеих женщин холодной колодезной водой.

Сразу после того, как холодная вода охладила страсти, обе бабы отцепились друг от друга и с новой силой начали орать на старосту.

– Ты! Сморчок вонючий! – кричала Маланья. – Тебя кто просил соваться, сейчас получишь тумаков.

– Точно, правильно говоришь, Маланьюшка, – поддержала товарка соседку, – будут тут всякие между нас встревать.

Но староста не испугался, выставил вперед свой живот и начал ругаться не хуже баб.

– Охолоните, бабы, сами побоище устроили, не по-божески это!

Немного успокоившиеся соседки, посмотрев на ухмыляющихся односельчан, пригладили волосы и накинули платки, сорванные во время драки.

Маланья быстро нырнула в свою хату, и оттуда уже послышались ее вопли, обращенные к мужу.

– А ты что, старый пень, сидишь! Над твоей законной женой измываются, а ты носа не кажешь! Ну, погоди, получишь у меня!

В ответ послышался бас ее мужа, а потом звук ударов, женский плач, потом всё стихло.

– Во, довела Юрку Малашка, – с удовлетворением сказала Степанида, – зато получила трюнделей.

После этого вместе с остальными начала разглядывать непохожего на себя дурачка.

То, что он был в порванной одежке, не так сейчас привлекало к себе внимание, главное было в выражении лица. Оно было чистым, никаких соплей и слюней не было в помине.

А самое главное, с его лица исчезла ухмылка, глядя на которую, раньше было сразу понятно, что с этим парнем что-то не так.

Сейчас же перед ними стоял обычный деревенский парень, высокий, пожалуй, выше всех в деревне, широкоплечий, он выжидательно смотрел на окружающих. Изменения были настолько разительными, что собравшаяся, как обычно, пацанва не посмела кричать свои дразнилки, а открыв рот смотрела на бывшего дурака.

Пров Кузьмич внимательно разглядывал Мыколку.

«Хм, похоже, кривая Глафира с утра не сочиняла, в точности дурак поумнел. Действительно, чудо великое. Надо бы батюшку известить. А вообще, парень-то, оказывается, богатырь, кровь с молоком, однако проверка требуется», – решил он про себя.

– Мыкола, – спросил он пастуха, – расскажи, что с тобой приключилось? Я смотрю, ты умытый и одежу сполоснул?

Юноша смущенно улыбнулся и, с трудом подбирая слова, медленно заговорил.

– Дядька Пров, я не могу в точности сказать, но до сегодняшнего утра как за стенкой был, ничего не видал и не слыхал. А сёдни поутру встал, и как будто эта стена упала, вокруг совсем не так, как вечор было, все ясное такое, чистое.

Сзади раздался шум, Пров Кузьмич обернулся. Сзади него на земле сидела попадья Акулина, она очумело крестилась и шептала:

– Свят, свят, отгони нечистого, дурак поумнел, наверно, конец света близится!

Акулина вставала поздно, а сегодня пекла пироги и ничего не знала, в отличие от других баб, которых Глафира уже с утра просветила о нечаянном излечении своего внука. Поэтому сейчас она от неожиданности просто обомлела.

– Акулина, – строго сказал Пров Кузьмич, – ты чего мужа свово позоришь, ну-ка быстренько подымайся, а то я батюшке передам, чтобы он тебя поучил уму-разуму. Толстая Акулина с трудом поднялась и, со страхом глянув на Мыколу, понеслась домой, вводить в курс дела своего мужа.