Тайна генерала Каппеля - Герман Романов Страница 3

– У меня теплушка-лазарет, там генерал побудет эти последние часы. Наш эшелон вас обгонит. На станции вы заберете тело генерала. Я могу взять одного из вас для сопровождения, больше нельзя, прошу извинить, но чехи не разрешат.

Гримаса на лице доброго доктора была настолько выразительной, что русские моментально поняли истинное отношение румына к союзникам. Вот только неприязнь приходилось тому глубоко прятать, чтоб от своего эшелона потомки гуситов валашские вагоны не отцепили. После короткой паузы Данец тихо произнес:

– У нас и гробы есть, чехи приготовили.

Офицеры переглянулись, на хмурых лицах появились кривые улыбки – «братушки» не просто ехали с комфортом, но и своих умерших хоронили по-человечески, в отрытых могилах, с памятниками и крестами. На деревенских погостах, у церквей, а не бросали в пути, не складывали в штабели тифозных на станциях, не оставляли окоченелые трупы несчастных товарищей в тайге на съедение зверью.

– Я поеду с генералом, господа, – адъютант Вырыпаев заговорил глухо, словно боялся, что громкий голос вырвет любимого генерала из спасительного беспамятства. – Помогите перенести Владимира Оскаровича в эшелон, возьмите моего коня и наши сани, догоняйте колонну. В Тулуне мы встретимся. И пусть будет, что будет…

26 января 1920 года

Нижнеудинск,

командующий 3-й армией

генерал-лейтенант Сахаров

В предрассветных сумерках еле виднелись дымки из печных труб многочисленных вагонов доброй дюжины эшелонов, стоявших на заснеженной станции. Первыми в них были прицеплены пассажирские вагоны – в голове несколько классных зеленого цвета, третьеразрядных – все синие и желтые интервенты еще год назад отобрали у русских для своего высшего руководства, послов и дипломатов, привыкших к комфорту. А дальше шел длинный хвост из десятков обычных теплушек с надписями на бортах «8 лошадей, 40 человек» и открытых платформ, содержимое которых было заботливо укрыто от непогоды и порчи брезентом.

Половина дощатых вагонов выпускала приветливые дымки, но другие казались нелюдимыми, если не считать солдат, которые протянулись реденькой цепочкой охранения вдоль эшелонов. Рядом с поездами дымил на рельсах паровоз с надписью «PRAHA» на кустарно бронированном котле. Таким же листовым толстым железом были покрыты два вагона впереди и сзади паровоза. Бронепоезд, как еж иголками, ощетинился стволами бортовых пулеметов. И хищно выставил вперед из наружных торцов бронированных платформ накрытые массивными бочкообразными щитами длинные орудийные стволы трехдюймовок.

У этой грозной крепости на колесах медленно расхаживали многочисленные группы солдат, одетых в меховые шапки и шинели, в шерстяных рукавицах они сжимали винтовки или кургузые, с толстой трубой ствола английские «льюисы» – ручные пулеметы. Все военные носили на рукавах добротных серых шинелей с поддевками полоску из двух цветов – белого и красного. Вроде стояли союзники, чехи и словаки, но только взгляды, которые они настороженно кидали на проходящие мимо станции многочисленные повозки с разномастно одетыми солдатами, мало походили на дружеские. Они скорее напоминали волчьи, когда оценивают врага перед последним броском, чтобы сцепить клыки на его горле.

Настороженности добавляли редкие винтовочные выстрелы, доносившиеся из города и свидетельствовавшие о появлении третьей силы – красных партизан. Их выбили из Нижнеудинска 22 января вступившие в него колчаковцы под командованием генерала Каппеля, но теперь, с уходом белых, они снова решили вернуться в город. Впрочем, мятежным крестьянам, которые мутной волною накатили на город, долгонько будет не до чехов на станции, находящихся под прикрытием брони и пушек, не до белых. Последние уже торопливо уходили по тракту и переселенческому проселку на восток, имея в хвосте обозных колонн сильные арьергарды из двух-трех эскадронов кавалерии с пулеметами на санях.

Повстанцы снова начнут с увлечением заниматься привычным делом – грабить и убивать нижнеудинских обывателей, забирая имущество и жизни по древнейшему праву более сильного хищника. А это не могло не нервировать солдат и офицеров, уходящих от станции в тайгу и оставляющих Нижнеудинск на произвол судьбы. Город вздохнул с облегчением, когда в него вступили отступающие от Красноярска белые отряды, от которых партизаны шустро удрали, получив хорошую трепку на станции Ук. Открылись лавки и парикмахерские, люди стали потихоньку выходить на улицы. Повеяло спокойствием и порядком, словно вернулось прежнее довоенное время, но, как оказалось для них, мимолетно, словно счастливый сон в короткую летнюю ночь. И город сейчас напряженно застыл в кошмарном ожидании, словно заяц при виде оскаленной волчьей пасти…

– Мы уходим, простите… Верю, что вернемся! А с вами, «уважаемые союзники», еще сведем счеты! Раз и навсегда!

Генерал-лейтенант Сахаров, бывший главком, три дня назад назначенный командующим 3-й армией, вернее, ее остатками, где боеспособных солдат и офицеров было меньше, чем в довоенном пехотном полку, покидал город с конвоем последним. Константин Вячеславович торопился – нужно было не только догнать ушедших вчера в авангарде ижевцев, но и опередить санитарную колонну с тифозными больными. Идти предстояло по обходным проселкам южнее линии железной дороги и Сибирского тракта, по которому уходили главные силы под командованием генерала Войцеховского. Путь был дольше, извилистым, по плохим переселенческим трактам, но шел через селения, еще не разоренные войной, в них легче было получить необходимый фураж для многочисленных лошадей и продовольствие.

Повернувшись в седле, генерал угрюмо поглядел на «братушек». И поневоле вспомнил, как повели они себя в последние месяцы, роковые для русской армии. Ненависть, стойкая и жгучая, заполонила его душу при виде картинок из прошлого и видения настоящего. Ведь чехи наглели с каждым часом, превратившись из союзников в оккупантов, заполонив железную дорогу бесконечными лентами своих эшелонов – из русских вагонов и с русским же добром внутри их ненасытных утроб. И сорвали тем самым всю эвакуацию из Омска и других сибирских городов. Они не пропустили вперед ни одного русского поезда – женщины, дети, старики, раненые тысячами умирали в вагонах или разбредались в поисках милости от красных или свирепых сибирских партизан.

Вот только жалость была очень редка в опаленных гражданской войной сердцах!

А из окон своих вагонов, сытые и в тепле, на творящиеся ужасы спокойно взирали вчерашние пленные, ставшие владыками этой части Сибири. Если бы только взирали! Они захватили все железнодорожные станции со складами, полностью изгнав из них хозяев, отбирали силой паровозы у эшелонов с русскими беженцами, обрекая их тем самым на заклание. И так было повсеместно…

Владивосток,

командир роты Военной

учебно-инструкторской школы

подполковник Хартлинг

– Все у нас через одно место делается…