Спасти род Романовых: Первокурсник - Дмитрий Лим Страница 30

Последнее предложение президента вызвало некоторый ажиотаж, и Вано пояснил, что среди нас есть и иностранные студенты, и дети князей, кто поддерживают далеко не пророссийскую власть. На что получил кивок понимания, и президент продолжил.

-— Среди нас есть три ученика, результаты которых — неординарны. — он подождал, когда гул успокоится и продолжил, -— Я понимаю, что это идет вопреки мои словам, что лучших нет, но это, я думаю, стоит отметить. Александр Блятинский, чье присутствие вы сейчас не наблюдаете — отчислен. Отсюда — его результат не известен. Кто знает, возможно, мы отказались от мирового мага.

-— Он же пропал! — крикнул кто-то из студентов, -— Почему вы говорите об отчислении?

Выскочка втянул голову в плечи, когда до него дошло, что он вводит смуту.

-— Он покинул территорию академии вне разрешения. Поэтому, он сбежал и был отчислен. Еще вопросы?

Вопросов не было.

-— Вторая личность — Маргарита фон Паткуль. Результат — неординарный. Ее сосуд не окрасился в оттенок стихии, как это было у всех, но, зато, приобрел долгий золотой цвет. О природе такой магии — я еще не слышал, если учитывать то, что ее фамильяр — жар птица.

Восторженные ахи и охи, взгляды, полные восхищения и зависти, уставились на мою соседку, которая встала, мило улыбнулась и помахала всем ручками.

«Труп с золотой магией? Стихией? Как это назвать? Что за херня?»

-— Ну, а теперь… — он выждал короткую паузу, взглядом призывая всех замолчать, -— Вернемся к нашим баранам, а точнее, к Алексею Быкову.

Вот тут-то моя пятая точка сжалась.

Мне же не показалось, что сосуд окрасился в черный цвет? Нет, определенно не показалось. Про что он хочет сказать? Или про то, что два фамильяра били кристалл вместо одного? Я спалился? Меня…

«Черт. Мне это чертовски не нравится.»

-— Студент, судьба которого была менее предугадана чем ваша, сде…

-— Так у вас же контракт!

-— Да!

-— О каком таком предугаданном вы говорите?

Студентам очень не понравилось, как начал президент, и, вполне возможно, они почувствовали некоторую «расслабленность» в своих возможностях говорить и перебивать. Их же пока не отчислить, испытания пройдены…

-— Молчать! — рявкнул Лаврентий Лаврентьевич. — Когда я разрешу говорить, вы будете говорить! Уяснили?

Тишина настала мгновенно.

-— Контракт не означает то, что он будет нашим студентом. Если бы он не прошел испытания, его бы направили на военный полигон. А почему и зачем — вам знать не положено. Однако, -— он задумчиво почесал подбородок. — Наравне с Маргаритой фон Паткуль, сосуд. Который считывал его силу тоже окрасился в цвет, не подходящий не под одно стихию. И окрашивался он трижды.

Взгляды, в которых не было упреков, злости и зависти, а только искреннее удивление — было обращено ко мне.

-— Два импульса красного цвета, и последний, -— он замялся, -— Черный. Цвет, который до сих пор не ушел в нейтраль. Вибрация кристалла, защищающего и сковывающего врага императора — вибрирует до сих пор.

В толпе послышалось перешептывание, а Ваня, Лиза и Мария, перебивая друг друга начали расспрашивать меня о сучившимся, придумывая различные теории.

-— В общем, я всех вас поздравляю с завершением испытания. Нашивки первокурсников вы получите завтра на первом занятии на перекрестке. А сейчас — кушать и отдыхать!

У всех «принятых» студентов не было такой радости, как во все остальные приемы пищи. Все вели себя как-то спокойно, мирно разговаривая друг с другом и не забывая бросать на меня свои взгляды.

Мне это, если честно, уже осточертело, но сделать с этим я ничего, увы не мог. Оставалось лишь дотерпеть до конца обеда, и попытаться выловить Лаврентия Лаврентьевича, если он, вдруг, захочет мне что-то рассказать.

Хотя… С какого хрена он должен это делать? Он мне не папашка.

Маргарита, которая умяла две порции какой-то похлебки, повернулась ко мне и прошептала на ухо, своим загробным голосом, голосом того самого трупа:

-— А теперь, милый мой, нам нужно уединится и о кое чем поговорить.

Лестничные пролеты мелькали один за другим перед моими глазами, и я уже в корне не понимал, куда мы поднимаемся.

Марго, ухватив меня за руку в столовой, потащила за собой под изумленные взгляды толпы. А уж вопросов то в спину было…

-— Красавица, и такой рядом?

-— Зачем он ей?

-— Они оба с неизвестной силой…

И бла-бла-бла.

В общем и целом, это девица меня не выпускала и тянула за собой о чем-то радостно бормоча.

На последнем издыхании я вошел в небольшое темное помещение, в которое, казалось, не проникал солнечный свет, а на улице был день. Передо мной открывал весьма красивый вид.

-— Мы что, на башне? — спросил через плечо девушку за спиной, -— Красиво…

И действительно, я не врал, здесь было очень красиво. Каменная площадка башни, имело панорамное окно, если его таким можно было назвать, но… Не было стекла, только рама, и гуляющий ветер, задувал в помещение с характерным свистом.

Озябнув, я поднял воротник, воткнул руки в подмышки и оглянулся на Маргариту.

Она сияла.

Глаза, с которыми она смотрела на меня, были наполнены запредельной радостью, и, как мне показалось, обожанием.

-— В чем дело?

Девушка ничего не ответила и медленно пошла на меня. Не сказать чтобы я боялся ее или что-то, но автоматически начал отступать, ровно до того момента, пока поясницей не почувствовал холодный камень.

-— Э-э-э, ты чего? — я разинул от удивления глаза, и ровно в этот момент, ее пухлые губы коснулись моих.

Не церемонясь, но подумав пару секунд, я грубо оттолкнул ее, а когда вдоволь проматерился, сплюнул на пол и вытер губы.

-— Больше никогда… — зашипел я, глядя на лицо, которое ни капельки не изменилось. — Никогда…

-— Леш, хочешь, я всегда буду такой? — она, наконец, заговорила, и в ее азартный глазах немного уменьшилась любвеобильность, -— Для тебя! Всегда вот, -— она провела руками по своему телу, сделав особенный акцент на груди и ягодицах, -— Только для тебя, вечно…

«Вашу мать… Что с ней происходит?»

Не вдупляя в произошедшее, я вильнул чуть в сторону, и замер у выхода, почувствовав на плече крепкую хватку.

-— На самом деле, я не совсем за этим тебе позвала, так что, я тебя не отпускала.

От мягкого-игривого тона не осталось и следа.

Чуть напрягшись, я обернулся и встретил, так понравившиеся мне, холод и строгость в лице.