Остров сокровищ - Елена Ворон Страница 30

Я вслушался. Обычная тишина осеннего леса; и воронок молчит. Я подвел Лайну к старому, поросшему седым мхом пню.

— Присядь.

Она нерешительно опустилась на него, сцепила руки на коленях. Шубка без застежек разошлась сверху донизу; я увидел беззащитную шею с ниткой жемчуга и трепетавшую в глубоком вырезе платья маленькую грудь.

Подняв станнер, я прошелся вдоль опушки.

— Ключ-ключ! — пискнула над головой синяя ключница, и словно по ее команде, завозились на ближайшей ели-ели ночные мышаки, проснулся в своем дупле дрозд-пропойца. Дрозда не зря так нарекли: его крик похож на мычание нарезавшегося пьянчуги.

Я — егерь. Я умею слушать лес. Этот лес был пуст… Но покружив метрах в двадцати от опушки, я обнаружил следы: отпечатки ботинок возле старой раскидистой ели-ели. Густые ветви и толстый ствол превосходно укрыли чужака и от моих глаз, и от станнера. По следам на палой листве вперемежку с хвоей можно было читать как по книге: человек постоял, затем растянулся плашмя — скорей всего, когда я крикнул: «Ложись!» — и пополз прочь.

Я не рискнул идти за ним, потому что со мной была Лайна, и двинулся по следам в обратную сторону. Они вывели на ту же тропу, по которой мы дошли до могилы отца: неизвестный шел за нами, потом свернул в лес и сделал крюк, добравшись до места чуть позже нас. Тут поднял тревогу воронок, и чужак не рискнул приблизиться. За кем он шел — за мной или за Лайной? Дракона бы сюда. Чуткий кургуар взял бы след и указал, откуда явился неизвестный: не прямиком ли из нашей гостиницы? Увы — нет моего Дракона…

Подмышкой я нес Птицу. Паралич у нее не проходил. Я придерживал холодеющее тельце, а голова с малиновым хохолком бессильно болталась. С чего Птице рвать меня и клевать? Никогда не случалось, чтобы Птицы нападали без повода — только защищая птенцов. У бедняги-сеголетка и птенцов-то еще не бывало… Может, он кинулся, увидев у меня станнер? Птицы очень смышлены; сеголеток запомнил, как охотники стреляли в его сородичей, и узнал оружие в моей руке? Похоже на правду. Во всяком случае, иного объяснения я не придумал.

Когда мы возвратились к «Адмиралу Бенбоу», Птица была мертва.

— Бешеная, — убежденно проговорила Лайна. — Надо ее закопать.

— Сначала покажем людям.

Мы поднялись по лестнице.

Шейлы за стойкой администратора не было. Не иначе как с Томом развлекается. И некому сказать мне, кто недавно покинул гостиницу.

Мы с Лайной заглянули в ресторан; там обедали семь человек — но ни одного космолетчика. Птицу я держал под курткой, чтобы избежать лишних вопросов. Пальмены у входа вздрогнули, распрямляясь, зашуршали листьями, и у меня неприятно екнуло сердце. Приехали. Теперь во всем, что шевелится, будет чудиться враг.

Я повел Лайну в бар. Вот они. И «самозванцы», и капитан Смоллет, и Дэниэл Эрроу, и пилот глайдера Майк, которому велено было не спускать с Лайны глаз. Составив вместе два столика и рассевшись вокруг, они увлеченно играли в очередную игру. На столиках были насыпаны карточки со смутными, колеблющимися картинками; их стремительно перемешивали, хлопали сверху ладонью, вскидывали руку — и что-то получалось либо нет: карточка прилипала к ладони или отваливалась, а если держалась, то картинка делалась яркой и отчетливой или же оставалась тусклой и невнятной. Когда руку вскинул капитан Смоллет и на его карточке вспыхнула вывеска казино и фонари у входа, космолетчики взвыли в восторге. Азартно они играли, заразительно — я бы тоже не отказался попробовать, кабы меня научили. И если бы у столиков сидели восемь человек. А сейчас не хватало Хэндса и Сильвера с его болтливым поюном.

— Присаживайтесь, — радушно пригласил нас первый помощник.

Лайнин пилот подвинулся, освобождая место — для Лайны, конечно, не для меня. Перегнувшись назад, планет-стрелок Грей дотянулся до свободного кресла и пронес его над головой, поставил к столику:

— Садитесь, юная леди.

— Что ты прячешь под полой? — спросил у меня мистер Смоллет, обеими руками перемешивая тусклые, непроявленные, карточки.

Я выложил Птицу прямо на них:

— Добыча. Где Сильвер с Хэндсом?

— У себя в номере, — ответил капитан.

И внезапно настала тишина. Такая, что я расслышал дыхание собравшихся у столиков людей. Сверкающая Птица лежала на россыпи карточек, и картинки на них начали разгораться. Море, водопады, радуга, небо с молниями, горы, джунгли, закаты, восходы, города — удивительные и страшные, смешные и обыкновенные, утренние, вечерние, ночные…

Космолетчики глядели на это вытаращив глаза.

— Ни хрена себе, — пробормотал рекламный красавец Андерсон. — Мистер Смоллет! И мы за такими тварями полетим?

— Боюсь, что да. — Капитан коснулся переливающейся самоцветами тушки, провел пальцами по коротким маховым перьям. Обернулся к первому помощнику: — Что скажешь?

— Чертовщина, — потряс головой мистер Эрроу.

Картинки лежали на столах, будто крошечные дверцы в чужие миры. Там светили солнца и луны, пылали закатные небеса, манили и пугали городские огни… Мне вдруг нестерпимо захотелось там побывать; обратиться искрой и нырнуть в мерцающую глубину хотя бы вон той, крайней картинки, затеряться в синеве густых сумерек, повиснуть сигнальным огнем на мачте старинного парусника. Стоп. Так уже было однажды — когда я смотрел RF-запись. Я еле заставил себя оторваться от завораживающих картинок.

— Зачем ты ее убил? — спросил планет-стрелок.

— Она была бешеная, — вмешалась Лайна. — Кинулась на Джима, чуть не выклевала глаза. Ужас!

Она принялась объяснять, как было дело, а я собрался сходить посмотреть, чем заняты Сильвер с Хэндсом — может, как раз прячут одежду, в которой один из них ползал в лесу, — но тут они сами явились в бар. Чистые — ни пылинки, ни хвоинки. Поюн Александр восседал у Сильвера на плече.

— О-о! — радостно приветствовал он нашу компанию.

— О-о, — в один голос с поюном застонал бывший навигатор, увидав мертвую Птицу. — Кто ее убил? Джим, ты? — Смуглое лицо утратило жесткость и стало растерянным, как у мальчишки. — Зачем?

— Я защищался.

Пилот Хэндс сжал Сильверу локоть:

— Спокойно.

Тьфу ты. Нянька он Сильверу, что ли? Поюн ткнулся носом хозяину в шею:

— Ах-ах…

— Где перья? — напряженно спросил бывший навигатор. — Джим! Куда ты их дел?

Чего он так разволновался?

— Перья еще не отросли. Это сеголеток, почти птенец.

Пришлось рассказывать все сначала. Сильвер, болезненно морщась, разглядывал россыпь картинок, на которой лежала Птица; Хэндс казался невозмутимым. Поюн соскочил на столик и с любопытством обнюхал Птицу. Потрогал ее лапой, распушил хвост. И вдруг кинулся прочь с раздирающим душу женским криком:

— Джо-он! — Неужели так когда-то кричала жена Сильвера? — Джо-он! Джо-он! — вопил поюн, удирая к двери.