Джихангир-Император. Прошедшее продолженное время - Александр Петров Страница 31

Улицы понемногу опустели, движение на дорогах почти прекратилось. Из общественного транспорта осталось только метро, да и то поезда ходили с большими перерывами.

Правительство разбежалось и сгинуло. Власть перешла к военным и милицейским, которые жестоко подавляли малейшие проявления недовольства, грабили, насиловали и убивали жителей. Деньги были отменены. Люди работали за паек, убирая трупы с улиц и очищая от мертвых дома.

С каждым днем становилось яснее, что город вымрет до последнего человека. На выездах появились блокпосты, которые не давали уйти из столицы. Волков и его люди не хотели погибать посреди холодного бетона и асфальта. Они стали готовить побег: собрали оружие, инструменты, транспорт.

За Волковым следила группа тайного сыска, а один из агентов был внедрен как его ученик и последователь. Дальше вы все знаете. После предательства и попытки убийства гнев Избранного был ужасен.

Ночь Огня уничтожила многих причастных. Но некоторые из них выжили. Им в руки попали запасы микропористого стекла, джаггернауты и заряды к ним, переносные и стационарные биогенераторы.

Враги укрылись в подземке, где больше не ходили поезда, и пережили то самое страшное время, когда землю окутала смерть…

– Это мы знаем, – недовольно заметил Юрий Дуболомов, который протолкался к самому огню. – Ты, архивариус, нам обьясни, отчего мы остались нормальными, а они в метре своей в вампиров превратились.

– Они не вампиры в научном смысле этого слова. Они не пьют кровь, – возразил отец.

– А чего же они такие, эти метрополитеновские? – нетерпеливо напомнил Дуболомов-средний.

– Чтобы выжить под землей, они использовали «светлячки», мобильные генераторы, которые давали энергию, близкую к той, что была на поверхности Земли раньше. А наши предки наверху усиливали генераторами собственный потенциал и приспосабливались к изменениям.

Когда изменения стабилизировались, новая энергетика Земли стала губительной для тех, кто пережил катастрофу внизу. Но излучение с поверхности все равно медленно проникает туда, в тоннели и на станции, превращая жителей метро в осклизлые мешки с дерьмом.

Оттого они делают свои эмиттеры биополя все более мощными и высасывают жизнь из пленников. Их генераторы хоть и дают возможность существования, все равно это подделка. Чтобы жить, вампир должен подпитываться от живой плоти.

Ответом отцу был тяжелый вздох.

– Насосавшийся энергии немертвый похож на человека. Вы можете не почувствовать разницы. Но, стоит ему взглянуть вам в глаза, вы не сможете сопротивляться и позволите выкачать из вас энергию жизни до последней капли. Жертвы вампиров умирают медленно и мучительно при симптомах общего обескровливания. Без жизненной энергии кровь густеет и не может двигаться в капиллярах и мелких сосудах.

– Как же убить гадов, наука? – спросили сразу несколько голосов. – Светом? Чесноком? Серебром?

– Я вас уверяю, что, вопреки суевериям, вампиры не боятся солнечного света. Под прикрытием сильного стазисного поля вампир прекрасно чувствует себя при любой освещенности.

– Мы лет семь тому мартвяка метростроевского споймали. Так он на рассвете за пять минут в жижу превратился. Как же так? – спросил немолодой военный.

– Я помню, – ответил отец. – Мы его ночью взяли в плен и несли до утра, чтобы целым доставить для опытов. С него капала разлагающаяся плоть, он выл от боли, но все же оставался живым. Но с восходом солнца энергетика местности из почти нейтральной стала активной, яньской. И бедолага растекся, несмотря на то, что мы его изо всех сил накрывали от света.

– Так оне енергии ентой боятся?

– Верно, – сказал отец. – А энергию эту накапливает дерево, лук, чеснок. Боятся вампиры и самогона, особенно если настоять его на ядреном чесноке. Если немертвый подойдет, лучше всего облиться из фляжки, которая должна быть у каждого под рукой…»

Эндфилд остановился, собираясь с мыслями, и вернулся к тексту.

«…Тут все пропало. Какое-то время меня преследовали чудовищные глюки, когда, оставаясь мальчиком Данькой, я вдруг то оказывался перед пультом управления капсулой, то нырял в темно-красную глубину женской утробы, слушая стук материнского сердца. Через мгновение, а может, минуту или час все успокоилось. Я отметил, что это сработала контрольная программа, которая давала возможность просматривать только значимые участки воспоминаний…»

Джек пропустил красочное, но совершенно бесполезное описание видений и перешел к воспоминаниям мальчика.

«…Сентябрьское солнце миновало точку кульминации и клонилось к закату. Его лучи утратили летнюю жгучесть, но давали тепло, хотя в тени было прохладно. Скрипели колеса, и мерно тюкала копытами Маруська. После Покрова местность изменилась. Лес поредел, отодвинулся от дороги, появились обширные луга. Бесконечная дорога, поросшая травой, стала видна до горизонта. Впереди двигались конные разведчики, следом за ними тяжело шагала пехота. Князева дружина в броне двигалась впереди нас.

Я сидел рядом с отцом и через его плечо наблюдал, как тот старательно выводит в большой черной тетради с желтыми от времени страницами «в лето 2638».

– Ты не устал? – спросил он, виновато посмотрев на меня. – Третий день. И зачем я тебя с собой взял?

– Мне интересно, папа.

– Интересно, – ворчливо говорит отец. – В старых книгах написано, что до Мертвого города можно было доехать за четыре часа.

– Иди ты, – удивился дядя Федор. – Это как же надо ехать. У моей кобылы ноги бы отвалились так бежать.

– Автомобили тогда легко делали по сто километров за час.

– Амтомобиль – это тебе не хрен собачий, – назидательно заметил возница. – Ох, не верю я в эти байки, однако. У нас гробы на колесах тоже амтомобилями кличут. Дыма много, вонищи, а толку чуть. Нешто он сто километров за час проедет? Рассыплется.

– Этот, наверное, рассыплется, – согласился отец.

– То ли дело моя Маруська: напоил, корму задал и обратно везет себе потихонечку. А нет овсу, пустил на лужок, пусть пасется. Но, милая, – Федор легонько шлепнул лошадь вожжами. Ее копыта чаще застучали по земле.

– Не «обратно», а «опять», – вяло возразил отец.

– Грамотнай. Эх, паря. Совсем дошел ты со своей наукой. И Надежду свою в гроб загнал. Ну на кого ты похож? В чем душа держится? У князя жопой угли из милости разогреваешь, объедки ешь княжеские. Бедняк ты. Нет у тебя ни угла своего, ни капиталу, да и руки уже, наверное, из другого места растут. Разве это занятие для мужика – бумажку чернилом пачкать да пылищу книжну нюхать. Был бы ты крепкий хозяин, коровку имел, свинок, лошадок, пасеку. В лес хаживал, зверя, птицу бил. Не мытарил бы тебя ирод наш тогда. И женка твоя жива была бы. От молока парного и меда – все хвори проходят.

Отец промолчал. Он такой. На его месте я бы сказал, что, когда у Федора хотели отнять лошадь за недоимку, дядька бегал занимать деньги у него, архивариуса. Возчик валялся у отца в ногах, порывался целовать руки.