Опрокинутый купол - Николай Буянов Страница 31

Он помнил спор, возникший между ними, – он назвал это громко: спором двух концепций («Я, старый дурень, все сыпал именами классиков: ах, Козинцев, ах, Эйзенштейн! Ах, историческая достоверность и символизм – Одесская лестница в „Потемкине“ и золотой трон в „Клеопатре“…»). Ученик, устроившись на своем излюбленном стуле возле окна и раскачиваясь на двух ножках, только молча грустил. Не спорил, даже не отвечал на некоторые встревоженные вопросы – видно было, что в душе прочно угнездилась черная меланхолия; Наконец учитель вздохнул и поднял руки кверху.

– Все. Все, дорогой мой, не знаю, чем тебя еще развлечь.

– Развлечь? – кисло улыбнулся тот. – Я не за этим пришел.

– Ну а раз все-таки пришел…

Учитель достал из стола папку, развязал тесемки и водрузил на нос очки.

– Вы прочли сценарий? – спросил молодой человек.

– Прочел. Знаешь, весьма недурно… Этакая историческая костюмированная драма, чем-то напоминает «Даниила, князя Галицкого».

– Историческая драма – это нелепость, – отрезал ученик («Вот за что люблю молодость: за способность к безапелляционности»). – Я не понимаю его смысл. Все чувства, переживания, мысли… Все подменяется голым антуражем. Яковом Вайнцманом и Диночкой Казаковой (это наш костюмер). Я так не хочу.

– А тот материал, что я снял в Киото, тебе не помог?

– Он меня еще больше запутал. Я вдруг понял, что терпеть не могу своих героев. Они напоминают разряженных кукол.

– Ну уж!

– Да, черт возьми. Вы посмотрите, как они ходят, как говорят! О чем мечтают!

Он с брезгливостью взглянул на исписанные им же листы бумаги, испещренные карандашными пометками на полях (на самом деле адский труд: шлифовка и отточка уже готового текста, избавление от лишних связок и местоимений).

– Тупое подражание, следование канонам… В мусор, больше никуда не годится. Тут вам и «дубина народной войны» (тема школьного сочинения «по Толстому»), любовь к правительнице (непонятно, с какой стати? Она же, по идее, угнетала простой люд – дань, оброки и все такое. Правда, и защищала от внешних напастей…). Опять же, как положено, среди массы героев затесался предатель (он сошел с ума во второй серии).

Без предателя, кстати, трудно было объяснить, каким образом вражеские темники вывели свои войска к стенам древнего города, затерянного среди непроходимых дебрей. И, может быть, главное – не передашь (принцип контраста) всего трагизма гибели православного монастыря, который первым принял удар Батыя… Держались монахи, если верить летописи, почти трое суток и полегли все, кроме трех человек, на которых была возложена миссия сохранить церковные реликвии и древние книги.

Я все больше погружался в своеобразный омут, сладкий и страстный, что применительно к моему возрасту означало подзабытую мысль: а ты еще крепок, старик Розенбом. К тебе еще приходят за советом, с тобой еще кто-то считается…

– Чего же ты хочешь, дружок? – ласково спросил я.

– Я хочу разобраться в себе. (Ну, этого кто не хочет.) Хочу стереть границы между эпохами, а не выпячивать их.

– Почему?

– Потому что иначе неинтересно.

Я улыбнулся мудрой улыбкой и процитировал наизусть Эйзенштейна, с подсознательным желанием продемонстрировать словесную память:

– «Не в покрой платья я желаю всматриваться, не в дальний план, где дублеры скачут на лошадях и звенят бутафорские клинки, а в выражение лица героини, в те бури и волны, что перекатываются у нее в душе…» Изысканно, правда? Дорогой мой, ты просто взрослеешь.

Я думал его успокоить, но он лишь отмахнулся.

– Со мной что-то происходит. Я будто проваливаюсь в другой мир, в далекое прошлое… Вижу те события, о которых делаю картину, своими глазами. И пугаюсь. Можно, я покурю?

– Дыми, вон пепельница.

– А вы… ну, в смысле астмы…

– Давай, давай.

Он чиркнул спичкой. Подумав, все же встал и приоткрыл форточку.

– А что именно тебя пугает?

– Это трудно объяснить. Понимаете, ТАМ все время все меняется. Мне будто кто-то показывает разные варианты развития одного и того же. Как было бы, если бы… И так далее.

– А разве это так страшно?

– Страшно, – ответил ученик. – Потому что я увидел, как погиб древний город. И в его гибели обвинили меня…

Я внимательно посмотрел на собеседника.

– Ты не выдумываешь?

– У меня есть доказательство. Хотите посмотреть?

Повернулся ключ в замке, хлопнула входная дверь. Он с испугом закрыл тетрадь и поспешно убрал ее на место. Не хотелось, чтобы внучка решила, будто он подсматривает за ней. Он и не подсматривал – давно, как стали слабеть ноги, научился угадывать ее действия по звуку. Например, по шагам: вот сейчас она снимет сапожки и пальто, легонько прошелестит на кухню и наденет фартук. Загремит сковородкой, зашипит растительное масло («Тебе, дедуля, холестерин ни к чему»), квартира наполнится уютными и аппетитными запахами…

Он подождал. Нет, сегодня – другой сценарий, незнакомый. Кажется, она, не снимая обуви, прошла в свою комнату и прикрыла дверь. Включила камин (не настоящий, само собой, а электрическую пародию: тепло и красные огоньки переливаются внутри, изображая раскаленные угли). Ему почудились тихие, всхлипы. Он не выдержал, осторожно постучался и вошел, увидев внучку, сжавшуюся в комочек. Она сидела в глубоком кресле напротив каминной решетки. Было почти жарко, но он подумал, что девочку бьет настоящий озноб. Причудливая переменчивая игра света и теней на тонких чертах лица, в изгибе изящных кистей, в буйной чаще волос медового цвета… Руки сцеплены на коленях (сапоги она все же сняла, они лежали на полу перед креслом).

На секунду ему показалось, что он видит свою жену Аннушку (тот же поворот головы и выражение глаз, чуть приподнятая верхняя губа – непонятная смесь покорности и затаенного вызова).

– Ты ходила к Бронцеву? – спросил он.

Она сглотнула комок в горле и кивнула.

– Чем же этот вурдалак тебя увлек? Пристальным взглядом, да? Свечами на столе, фразами типа «Я все о вас знаю, вы для меня – как открытая книга»?

– Откуда ты знаешь?

– О чем?

– О свечах на столе, – еле слышно сказала она. – Они на самом деле горели… А потом вдруг разом погасли, будто от ветра.

– Милая, он тебя так напугал?

– Я видела труп, – сообщила женщина бесцветным голосом. – Он был в ванной комнате.

– Стоп. Не понял, чей труп?

– Марка Бронцева.

– У него что, сердце…

– Нет. Там лежал пистолет, рядом с телом.

– В котором это было часу? – почти спокойно спросил он.