Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки - Владимир Коваленко Страница 31

— Какого хрена?! — у русского.

Недоумение было недолгим. Захваченные газеты быстро разъяснили, какого.

Потом его действия назовут единственно верными. Мелкие пушки брандвахты не слишком опасны, а вот тяжелые орудия форта… Пилкин успел повоевать в Крымскую — под Петропавловском — и прекрасно понимал, насколько трудно выкурить укрепившегося на берегу противника. Но — день пришел, взошла звезда счастливых и наглых. Чужой флаг над обоими кораблями. Семафор в сторону крепости — «Мною захвачена „Алабама“». Русские моряки, врывающиеся на батареи неприступной скалы. Распахнутые казематы. Нет, убийц да воров Пилкин освобождать бы не стал, — но в крепости содержались не преступники, а военнопленные. Русский военно-морской гюйс достаточно напоминал флаг Конфедерации, чтобы поднять его на стенах рядом с Андреевским флагом — и так встретить остальные корабли эскадры.

На следующий день вице-адмирал Попов принял капитуляцию безоружного Сан-Франциско и занял город десантом. Сказка закончилась? О нет, только началась.

Первый подарок: федеральное казначейство. И — золото! Город не успел отправить выкупленную за зеленые бумажки добычу на восток. [1]Тридцать миллионов долларов золотом… Златолюбивый и авантюристичный народ Калифорнии и без того колебался — иных чересчур ярых сторонников Конфедерации правительству Линкольна пришлось арестовать и поместить… ну, разумеется, в Алькатрас.

Теперь Попов получил карманное правительство, крохотную, но совершенно настоящую армию Конфедерации из освобожденных пленных и местное население, неотрывно глядящее на полные «желтым дьяволом» пригоршни русских.

Адмирал не подвел. Никаких налогов. Большие военные заказы. И — никакой измены: конфедераты ведь законная воюющая сторона, не так ли?

Казалось, после такого везения непременно должна наступить черная полоса. И она пришла — в дыму и пламени, охватившем город. После первых докладов Андрей Александрович Попов почувствовал себя Наполеоном… ничего приятного! Но у Наполеона не было паровых помп, слаженных экипажей — и местного населения, живо помогающего бороться с огнем. Пламя угасло, над городом взошел налитый кровью от дыма глаз полуденного светила… Над городом, что окончательно превратился из враждебного в союзный. Даже история Москвы двенадцатого года — русский моряк не против потрепать языком за дармовой выпивкой — пошла на пользу: сторонники Севера никак не могут отделаться от обвинений в поджоге…

И за темной полосой вновь пошла солнечная, да такая, что любой романист, измысливший подобное везение для героев, будет заклеймен как любитель размещать в кустах рояли. По счастью, история не боится подобных обвинений! (Нижеизложенная история полностью правдива…) Примерно через две недели после того, как русская эскадра вошла в город, он получил еще один подарок. Североамериканское правительство прислало.

Когда все тот же удачливый Пилкин доложил, что им спасен терпящий бедствие пароход САСШ «Аквила», который отныне является законным призом, вопрос о грузе ему задали исключительно из бумажного интереса. Как добыча хороший океанский пароход гораздо полезней любого груза: из него можно сделать угольщик или даже вспомогательный крейсер.

— Вспомогательный крейсер, господа, это хорошо… — командир «Абрека» сделал театральную паузу и обрушил на офицеров эскадры сногсшибательную новость: — А монитор не хотите? Вот!

И припечатал адмиральский стол грузовой декларацией.

В которой черным по белому значилось, что груз парохода «Аквила» — не что иное, как монитор САСШ «Команч». Разобранный, но полностью комплектный. Инструкция по сборке прилагается… [2]

Почему корабль не послали своим ходом, Попов, сам кораблестроитель, догадался, как только глянул на чертежи. Противень, на нем горшок башни. Хорошая волна живо на дно загонит. Вот и пришлось американцам разбирать боеготовый корабль в Нью-Джерси, грузить на мореходное судно… Но если собрать чудище — русских из Сан-Франциско сможет выкурить только сильная броненосная эскадра! Значит, у Тихоокеанской эскадры скоро освободятся связанные беспокойным городом руки. Можно думать о дальнейших операциях. Следует выбрать, какая точка на карте будет удостоена следующего визита: Лос-Анджелес или Сиэтл?

Ура живым, и павшим — слава!

За бой победный, страшный бой,

Когда Гурко повел нас лавой

Рвать пополам австрийский строй.

Враги дугой нас охватили,

Гремели залпы, словно гром.

Сверкнули сабли, зарубили —

И понеслись мы напролом.

Сражалась стойко венгров сила,

Но не смогла нас удержать.

Стеной нам путь загородила

Вторая линия мадьяр.

И вновь драгуны не сплошали,

Опять в атаку понеслись,

И снова сабли засверкали,

И снова кровью напились.

Начальство нас не оценило,

Но упрекать лишь в том могло,

Что не боялись мы могилы

И нас три четверти легло.

Места те памятны остались,

Где мы второго ноября

Сказать по правде — лихо дрались

За Веру, Родину, Царя.

На острове Моррис — суета. Союзники устраиваются. Первый приказ генерала Талиаферро: «Чужих окопов не занимать!» Их-то янки наверняка накроют при следующей бомбардировке — как раз на случай, если защитники города поленились. Не дождутся. Известно: один джонни, одна лопата, один день — стрелковая ячейка. Два дня — или два солдата в сером, на выбор — траншея. Три — траншея с бруствером и деревянной опалубкой. Четыре — крытые блиндажи в несколько накатов с амбразурами… Но все это будет за день, если джонни уверен, что завтра драка.

Больше всего рытья — вокруг пушек. Сперва — окоп, потом — настил с непременным уклоном в три градуса в сторону противника, чтобы пушку после выстрела накатывал не расчет, а собственный вес. А то сдвинь ее, голубушку: орудие Блэйки с лафетом весит, словно небольшой железнодорожный состав, вагонов так из шести-семи. Одно хорошо: рядом Чарлстон, руку протяни, и уж лопат да заступов у солдат в избытке. По уставу же такая роскошь полагается только саперам.