Волчья тропа - Бет Льюис Страница 32

Да у девчонки орлиные глаза! Вот уж не ожидала.

– Можно я посмотрю? – спросила она, указывая на мою рубашку.

– Что ты собираешься делать?

Пенелопа мило улыбнулась.

– Помогать.

Ладно, хуже уже не будет. Она начала расстегивать булавки, и у меня вдруг желудок сжался. Я почувствовала, как в ушах поднимается вода, услышала, как отрываются пуговицы. Отмахнулась от этих мыслей и сказала себе, что Кабан больше ничего не сможет со мной сделать. Ни одному мужчине или женщине не позволю так со мной обращаться.

Пенелопа осторожно расстегнула рубашку, и я увидела жалость на ее лице.

– Тебе стоило убить Джеймса. – Ее глаза блестели от гнева. Вдруг я поняла, что она на несколько лет старше меня. Я-то подумала, что мы одногодки, когда увидела ее в ящике. Наверное, страх превратил нас обеих в испуганных детей. А теперь она выглядела лет на пять старше.

Мне не хотелось смотреть на то, что красавчик сотворил с моим телом. Я и так это чувствовала. Потому перевела взгляд на свои руки, которыми держалась за верхнюю полку, пока Пенелопа разматывала бинты. Новые порезы и царапины – красные линии, которые скоро побелеют и останутся. На память.

Они напоминали мне о разных вещах – одни я хотела бы поскорее забыть, вроде преподобного, другие воспоминания были счастливыми. Например, вот эта тонкая белая линия на предплечье. Я тогда еще совсем маленькая была – скоблила лосиную шкуру и порезалась. Охотник перевязал рану и каждый день менял бинты, как и положено отцу. Или серебристый, почти незаметный шрам от ожога. Мне тогда помогла Мисси – забинтовала руку обрывком ночной рубашки. Впрочем, мысли о ней, теперь, когда я узнала, что произошло, больше не приносили радости. Воспоминания об охотнике и Крегаре перемешались, я больше не знала, что правда, а что нет.

Я дернулась, когда Пенелопа дотронулась до меня. Она провела пальцами, такими мягкими, словно ей никогда не приходилось рубить дрова, по самой страшной части синяка, прямо над ребрами. Я зашипела, как пойманная змея, когда она нащупала эту точку, и она поморщилась вместе со мной.

– Извини. – В ее голосе прозвучала такая боль, словно это в нее ломом ткнули. – Потерпи еще чуть-чуть.

Она водила по коже пальцами, надавливала то в одном месте, то в другом и выслушивала мои проклятия. Прошла вечность, прежде чем она вновь взглянула на меня.

– Два ребра сломаны, – сказал Пенелопа, покачав головой.

– Ты что, доктор?

Пенелопа промолчала, взяла несколько рулонов бинтов и встретилась со мной взглядом.

– Сейчас будет больно.

Да что она знает о боли?

Такая если ежевикой уколется – вопить будет. Потому я не обратила внимания на ее предупреждение, только кивнула, чтобы она поскорей приступала. Она начала бинтовать мою талию и ребра, и черт, это действительно было больно.

Я ругалась и выкрикивала жуткие проклятия, но она и ухом не вела – продолжала бинтовать и даже ни разу не сбилась.

– Ты на моего отца похожа. Такая же стойкая, – с улыбкой сказала Пенелопа.

Замотала меня, как жаркое в фольгу – можно в печь ставить.

В голове мутилось от боли в ребрах, и я даже обрадовалась, когда Пенелопа со мной заговорила. По крайней мере, перед глазами больше не стояли Колби, вновь и вновь тыкающий меня ломом в живот, и ухмыляющийся Кабан.

– Это как? – спросила я.

– Он всегда помогал людям, так же как ты помогла мне. Он был хороший.

Потом ее улыбка погасла.

– А где он сейчас? – спросила я.

– Умер. Утонул в отравленном озере.

Мои руки, цеплявшиеся за верхнюю полку, разжались. Сколько в этих местах отравленных озер? Я там встретила демона. Я помнила его черные когти, похожие на орлиные, но теперь картина в моей голове начала меняться. Я увидела человеческие руки вместо когтей, и в каждой он держал по ножу, рога превратились во взъерошенные волосы, черная кожа стала смуглой, морда сначала стала лицом Кабана, потом Крегара… потом моим.

– Элка? – Нежный голос ворвался во тьму. Я открыла глаза и увидела встревоженную Пенелопу. Она уже закончила бинтовать ребра, и теперь лишь булавки не давали мне развалиться на куски. – Ты куда ушла?

– Здесь я, – ответила я, не зная точно, о чем она говорит. Конечно, ушла! Я была возле озера. Смотрела в лицо демону и видела, как вся моя жизнь мелькает на его черной шкуре, словно в театре теней. Я ей об этом не сказала, просто опустила взгляд на свои ребра. Они были надежно закреплены. Если бы я обмотала их обрывками простыни, так хорошо не получилось бы; она заслуживает пару минут моего времени.

– А что за озеро? Кто его отравил?

– По словам отца, это случилось во времена Краха. – Так Пенелопа Большую Глупость называла. – Упала одна из советских бомб, – но не взорвалась. Получившаяся воронка со временем превратилась в озеро, а из бомбы вытекали радиоактивные химикаты.

Она говорила медленно, совсем не так, как ублюдок Колби, и я могла разобрать и понять каждое слово; пожалуй, даже слишком медленно – я барахталась в ее словах, словно в густой патоке.

– Мы обнаружили озеро в каком-то Богом забытом месте, неподалеку от дороги. Папа сказал, что надо задержаться на несколько дней. Из-за бомбы там было тепло и полно дичи. Вот только вода… Он пил ее постоянно, говорил: «Нужно выпивать не меньше трех литров, чтобы избежать обезвоживания». – Она произнесла последние слова глубоким голосом, пытаясь копировать папу.

Ее рассказ меня озадачил. Может, вода и была отравлена, но я-то пила ее столько времени и со мной ничего не случилось. А они там всего несколько дней пробыли. Наверное, пришли сразу после того, как я сбежала. Что-то в ее истории не сходилось, но я слушала, не перебивая.

– Я не пила воду, мне казалось, что с тем местом что-то не так. – Она тяжело вздохнула. – Отец стал мрачным, сидел весь день на берегу. Потом у него начинались галлюцинации. Однажды он решил, что найдет спасение от грехов на дне озера, и нырнул.

– Он не вернулся?

Пенелопа кивнула, и я задала еще один вопрос:

– А когда это случилось?

Слезы заструились по ее молочно-белым щекам.

– Неделя, может, пару недель назад. Точно не помню. Так глупо. Он вел себя так глупо! Но он сказал, что до нас там кто-то уже разбивал лагерь, и, значит, опасности нет.

Я почувствовала укол раскаяния.

– С чего он так решил?

Пенелопа покачала головой. Ее глаза были широко открыты, словно она пыталась представить себе ту картину.

– Мы нашли шалаш и кострище. Кто-то жил там совсем недавно, потому мы и остались.

Уколы раскаяния теперь отдавались барабанной дробью во всем теле. Мой шалаш. Мое кострище.