Консультант - Анна Волошина Страница 33

Ну, кто станет доверять агентству, расположенному в такой дыре? Только какая-нибудь мелкая шушера. А толку с такой? Да, в сущности, тогдашняя жалкая конторка и не заслуживала названия консалтингового агентства. Все четыре года Лана недоумевала: почему Натаниэль Горовиц не разглядел потенциала Большого Шанхая, как школы подготовки кадров? Или просто не нашлось никого, кто, будучи преданным Легиону, по-настоящему органично вписался бы в эту среду? Лана Дитц – вписалась.

И очень быстро поняла, что возможны лишь два варианта: либо она сделает агентство первоклассным заведением, либо станет неудачницей, не оправдавшей надежд приёмного отца. Допустить второе было никак нельзя, и после первого отпуска Лана, не колеблясь, вложила собственные накопления в аренду помещения на террасе Цельсий.

К этому моменту безрукий и безмозглый (с точки зрения Катрины Галлахер) глава агентства уже был отозван посмеивающимся Горовицем, и новая хозяйка развернулась вовсю. С Цельсия она перебралась на весьма респектабельную (для террасы, конечно) Краун, с Краун – полгода назад – на платформу Картье, считавшуюся уже серьезным бизнес-центром.

Вот туда-то им и надо было попасть. Только не сразу.

– Подайте! Подайте Христа ради!

До стоянки такси, на которую заранее был вызван рассчитанный на полтора десятка пассажиров аэрокар, оставались считанные шаги; здесь попрошайки уже, как правило, не попадались. Но вот – откуда-то вывернулся этот субъект, нахально игнорирующий раструбы станнеров над входом. Тощий, нескладный, сутулый, с клочковатой пародией на бороду, облаченный в вонючие лохмотья…

– Христа ради! Христа ради!!!

Лана, не сбавляя шага, сунула руку во внутренний карман жилета и высыпала в подставленные грязные ладони столько чипов, сколько сумела захватить.

– Благословенна будь! Благословенна!..

Массивные двери сдвинулись за спинами, отсекая визгливые вопли. Хмурый, смахивающий на гориллу таксист – попробуй у такого выручку отнять! – уточнил: «Платформа Центурия, мисс?», все расселись по местам, и кар стартовал.

К слову, Лана нисколько не преувеличивала, когда говорила Серхио, что в планетоиде на крыле особенно не полетаешь. На первый взгляд, пространства хватало с лихвой: гроздья соединенных лифтовыми пилонами платформ, парящие вокруг осветительной колонны, располагались довольно далеко друг от друга. Однако существовал взгляд второй, которому открывались серебристые нити связывающих пилоны монорельсов и сотни снующих во всех направлениях аэрокаров.

Не говоря уж о том, что система рециркуляции воздуха, завязанная на оранжерейный уровень, создавала предсказуемую, но от этого не менее рискованную схему воздушных потоков, которые вполне могли уронить и тяжелый кар. Впрочем, это было не так уж и важно. Полетать можно и где-нибудь ещё, а вот такое изумительное сочетание красоты и целесообразности Лане Дитц не попадалось больше нигде.

Она совсем уже настроилась спокойно поглазеть в иллюминатор, готовясь к предстоящей работе, но тут к ее плечу прикоснулся капитан Силва:

– Слушай, а зачем ты подала этому придурку? Он же не калека, просто бездельник и пьяница. И твои деньги он пропьёт, только и всего!

– Дело не в нём, – пожала Лана плечами, не без сожаления отворачиваясь от иллюминатора. – Он попросил ради Христа – ради Христа и получил. Пропьёт – так пропьёт, его дело, не мое.

– И когда это ты успела уверовать? – удивлению Силвы не было предела.

– Никогда, Аль. При чём тут вера? Если даже через две с половиной тысячи лет после смерти человека его слова и поступки находят последователей, такой человек заслуживает уважения. Чьим бы там сыном он ни был.

– То есть, – осторожно уточнил слегка опешивший эстреллиец [29], - ты подала потому, что уважаешь Христа? Именно уважаешь?

– А что в этом такого? Па его тоже уважал, хотя и считал идею искупления одним человеком всего, что накосячило Человечество, довольно странной. Правда, и величественной. Я тебе больше скажу, Аль: если бы люди умели путешествовать в прошлое, я бы с удовольствием выучила все нужные языки и отправилась в Иудею. Просто чтобы послушать, что же на самом деле говорил своим ученикам сын плотника Иосифа и женщины, которую звали Мария.

– А Библия тебя не устраивает? – заинтересовавшийся Рис развернул свое кресло так, чтобы видеть лицо девушки.

Отцовское воспитание привило ему что-то вроде идиосинкразии по отношению к Новому Завету и, уж конечно, никакого желания слушать Христа у него не возникало.

– Не устраивает, – покачала головой Лана. – Как-то я не уверена, что то, чем пичкают современных христиан, имеет много общего с тем, что говорил Иисус.

– Почему?

– Сложности перевода. Вот смотри: и мринг [30], и интерлингв имеют в своей основе языки Старой Европы с упором на английский. Однако есть понятия, которые на мринге выразить можно, а на интере даже и пробовать не стоит. Верно и обратное. Принято считать, что Иисус говорил и проповедовал на арамейском. Евангелисты записывали его слова на койне, разговорном греческом – у арамейского очень слабая письменность. Впоследствии был сделан перевод с греческого – по сути, перевода! – на латынь, а дальше – переводы уже с этого перевода на языки верующих. Но, Рис, арамейский, латынь и греческий принадлежат к разным языковым группам! Тут даже общей основы не доищешься!

Девушка разгорячилась, глаза полыхнули огнем:

– А сколько зависит от личности переводчика? От того образования, которое он получил, от того, в каком мире он живет? Для тебя и Аля Шекспир – драматург; для меня, в первую очередь – эксперимент сумасшедшего богача. Мы по-разному воспринимаем это слово, и, значит, концепция включающего его текста тоже будет разной, понимаешь? А переписчики?! В том же русском языке слова «день», «пень» и «лень» отличаются в написании только на одну первую букву. И в некоторых древних шрифтах эти буквы, особенно в строчном варианте, очень похожи. Плохое освещение, плохое состояние исходного материала, потрёпанного и полустёртого. Переписчик устал, перепутал одну – одну-единственную, Рис! – букву… что станет с текстом в целом?

Лана глубоко вдохнула, выдохнула, и угрюмо закончила:

– И вообще… сдается мне, Христу не помешал бы в ближайшем окружении один толковый мечник – в дополнение к двенадцати трусам, слабакам и предателям.

Лана не переставал удивлять Риса. Кто такая Джоконда она, видите ли, не знает, а в особенностях лингвистики и старинных шрифтах разбирается! Что-то (возможно – недурно развитое чутьё), подсказывало Рису Хаузеру, что его дурят, причём не с целью именно надурить, а просто из любви к искусству. Или – по привычке. Потому что есть вещи возможные и невозможные. И совмещение знания особенностей старинных текстов с незнанием общеизвестных шедевров старинного искусства как раз проходит по разряду невозможного.