Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки - Владимир Коваленко Страница 33

— Джентльмены, генерал Борегар попросил меня прочитать вам нечто вроде лекции по баллистике. Не уверен, что мои слова пойдут впрок. Судя по тому, что я успел услышать, солдаты и офицеры полков конфедеративной тяжелой артиллерии в обращении с нарезными орудиями демонстрируют свойства опоссума с гранатой: они куда опасней для себя самих, чем для врага…

Слова падают злые, искренние. Тяжелые артиллеристы стоят, гоняют по лицам желваки, но ответить — даже если бы было разрешено отвечать — им нечего. Русский бьет по живому, бьет безжалостно. Это даже не плеть надсмотрщика на плантации — это британская морская девятихвостка с кусочками свинца в плетях. Каждое слово оставляет в душе кровавый шрам… но заставляет запомнить наставление. Намертво.

Как следует обращаться со сложной техникой. Как следует подходить к переданным моряками наставлениям по стрельбе. Что такое вообще огонь навесом и отчего правильнее увеличивать дальность огня увеличением возвышения ствола, чем увеличением заряда.

Они стоят, слушают. Им проще — им вся эта наука действительно пригодится, быть может, через считаные часы. А еще они знают, что другим частям тяжелой артиллерии торжественная порка еще предстоит.

Их командир слушает не пушечную мудрость. И зол, скорей, на Борегара, отдавшего воинов Юга на расправу чужаку. Впрочем, если у того, и верно, был выбор между своими флотскими и русским… Густав-Тутан намекнул — раз дело дошло до Уэрты, скоро обо всем узнает морской секретарь Мэллори и не преминет на ближайшем совещании у президента макнуть армию поглубже. Долг платежом красен: уж больно часто сухопутные вояки язвили по поводу неудач флота. И если бы только вояки! Джосайя Горгас, создатель военной промышленности Юга, охотно готов выдернуть из-под флота заводик-другой. И если морские заводы выполняют заказы армии во вторую очередь, то армейские на нужды флота не работают вообще. Но уж если Мэллори наносит контрудар… В прошлом году он отбил Сельму. Что ему понадобится в этом? Огаста?

Потому лучше подать пример офицерам и терпеливо слушать русского. Каждая колкость — насквозь! Шею бы свернуть молокососу! Но… ни одной лишней. Каждая — к месту. Каждая — не гвоздем, заклепкой на оба уха — вбивает в мозг пушкарские истины. «Из нарезного орудия нельзя стрелять абы чем: засорятся нарезы, и его разорвет». «Из нарезного орудия можно стрелять двойным зарядом и тяжелой болванкой. По вражескому броненосцу, если иначе не пробить брони. А если садить на разрыв десятки раз куда-то вдаль — не следует удивляться». И постоянным рефреном: «Лучшие пушки мира заслуживают и лучших артиллеристов!»

И если у русских такие мичманы… Какие у них тогда адмиралы? И не является ли американская междоусобица для этих людей в лучшем случае схваткой двух хунт за какой-нибудь Гондурас? Если не войной зулусов с готтентотами. Несмотря на все пушки Уэрты. Потому что пушки — это пушки. Но любое оружие — ничто без людей, которым этим оружием сражаться.

Возможно, генералу стало б чуть легче, если бы он знал, что русский каждым словом бьет — в себя.

То, что вся Конфедерация называла победой во второй битве за форт Вагнер, для Евгения Алексеева стало чудовищным поражением. Бой, в котором он впервые командовал кораблем… и чуть-чуть его не потерял. «Александра Невского» от верного потопления спасла конфедеративная мина. Ну и как после этого было отказывать тому же Борегару в сущей мелочи — принять на свою голову раздражение тех, кто виноват ровно в том же, что и он сам?

Сказать им в лицо — правду, которая полностью относится и к нему, мичману Алексееву. Мальчишке, непригодному для капитанской рубки. Школяру, склонному к дурацким шуткам, увлекающемуся через меру и не способному к холодному рациональному мышлению. Фигляру, научившемуся изображать капитана… но не ставшего им.

Слова падали, прибивали к земле, разили насмерть — тех, кто должен подняться другими людьми или сдохнуть. Евгений Алексеев выносит приговор не полкам тяжелой артиллерии — себе. Совершенно не замечая, что наживает врагов, почитателей и подражателей — батальонами! Вот генерал Талиаферро сменил оскал на улыбку. Принял решение: когда русский «хлопконосец» будет удирать от янки под защиту его батарей, они немного запоздают с открытием огня. Исключительно для пользы дела, чтобы подпустить преследователей поближе. В голове складываются строки боевой инструкции…

Которую командир батареи, что окажется ярым «алексеевцем», и начнет с тренировки личного состава «для приближения к русским», перешлет через голову непосредственного начальника самому Г. Т. Борегару. А уж тот, тонко улыбнувшись в наполеоновские усы, исправит несколько слов. После чего двое суток будет пребывать в солнечном настроении, несмотря на зимнюю слякоть. Подставлять под расстрел хороший корабль, пусть и союзнический, Конфедерация себе позволить не может. Зато показать русскому, что в армии Юга есть генералы, разбирающиеся в артиллерии получше его, — другое дело. А коммандер Алексеев, если не дурак, оценит. У него есть чутье на сообразность, на момент — но вовсе нет чувства такта! Пусть прочувствует свою манеру на собственной же шкуре. Поймет — хорошо. Окажется идиотом, которого лишь временами осеняет свыше, — плохо, но лучше знать, что на порт базируется, по его же словам, опоссум с гранатой. А примет как должное — останется смириться, что на море завелся свой Борегар. Несносный, но эффективный.

Миссис ла Уэрта сегодня спокойна. Масса Хорас больше не портит глаза. Мисс Берта последние недели все меньше сидит с бумагами… зато ходит по порту и верфи. Не место для такой красавицы — но на все один ответ: война. И что она сделала из правильной жизни? Но на верфи спешно достраивают три новых броненосца. Они заменят «Чикору» — а кто заменит ушедших на нее мужчин? Броненосцам нужны механики. Так что мисс Берта уже не столько секретарь, сколько заместитель отца. Переписка досталась ее подруге, ту пришлось выдергивать из госпиталя… и она не выглядит слишком уж удрученной! Так что отец прикрыл натруженные глаза, сын просто дремлет в кресле, отогреваясь от сырости внешнего рейда. А дочь и сестра перебирает заголовки. Ждет отцовского кивка… но иногда начинает читать и не дождавшись.

А что делает Джеймс? Верно, подпирает собой стену. Ему газеты интересны не меньше, чем массе Хорасу. Вот «Чарлстонский вестник»: желтая бумага, самый мелкий шрифт. Полей нет. Котировки хлопка… Голова массы Хораса чуть наклоняется. Как можно не читать котировки хлопка? Хлопок — это Юг. Даже если на порох его теперь идет больше, чем на корабли. И вот новость: на вокзале не узнали приехавшую из Ричмонда миссис Чеснат. Пишут — потому что она не покупает контрабандных платьев, ходит в старых. За два года самое красивое истреплется. Совершенно не извиняет клушу-билетершу и ее начальство. Леди всегда можно узнать. Лицо, руки, говор… И как не назвать безглазую дуру белой сволочью? Может, мисс Берте придется куда-нибудь ехать… и ее тоже не узнают и обхамят? Тратить на порт приличные платья ей мать не позволяет. По делам ходит в домотканине… уже считает формой. Покрасила ореховой скорлупой. От траура осталась черная повязка на рукаве. Как у мужчины! Общество проглотило.

Заголовки, заголовки… Кивок. Ровный голос Берты: