Новая жизнь, или обычный японский школьник - Виталий Хонихоев Страница 34

— Ох! — Акихиро отшатывается назад, мой кулак вспыхивает болью, но я едва замечаю ее. Попал? Нет, Акихиро опускает руку, удар пришелся в жесткий блок, в предплечье. Недостаток этого удара в том, что джеб бы здесь прошел, джеб это как выпад в фехтовании — прямой удар, его не заблокировать просто подставив руку, у нас нет перчаток для этого. Джеб бы прошел, а рука-плеть — в конечной траектории она движется словно серп — наотмашь и это движение может быть легко прервано простой подставкой предплечья. Если держать его достаточно высоко.

Мы стоим, изучая друг друга. Теперь мы знаем достаточно. Я знаю, что он силен и быстр, что он достаточно техничен и готов применять нестандартные для каратэ атаки. Несмотря на то, что он — коричневый пояс и участник соревнований, видно, что он практикует что-то еще. Что-то для уличных боев, без перчаток и лишних правил. Он в свою очередь уже понял, что я тоже техничен и нестандартен. Моя скорость и сила явно хуже чем у него. Если рефлексы частично восстановлены, то сила и скорость нарабатываются годами, для исполнения техник нужны сильные мышцы и крепкие связки, нужны нейронные связи, нужна нервная система привычная к таким импульсам. Этого у меня нет. Будет… когда-нибудь. Сейчас я подобен тренированному бойцу, которого завернули в одеяло — тяжело, медленно и быстро устаешь.

Акихиро поднимает руки и снова скользит вперед, на этот раз он сосредоточен. Я сжимаю зубы. У меня нет козырей. Если бы у меня было прежнее тело, прежние рефлексы полностью могли бы реализоваться, если бы… но у меня этого нет. Есть только один, последний довод, к которому я и готовился все это время. Адреналин бурлит в моей крови, дыхание учащается, тело дрожит от нетерпения. Такие как я не могут сидеть в засаде, хладнокровно подстерегать за углом, такие как я грызут щит перед атакой, мажут лицо кровью и орут боевые кличи сорванным хриплым голосом.

— Ааарргх! — кричу я и бросаюсь в атаку, срывая схему боя в голове у Акихиро, удар, удар, удар. Джеб, хук, маваши гери, рукой, ногой, локтем, что-то прилетает мне в ответ, но я не чувствую боли, я не вижу ясно, у меня отключается критическое мышление и все когнитивные способности, на эти несколько секунд я становлюсь зверем. Берсерк — так называют эту способность. В первый раз она включилась у меня в армии, когда я, интеллигентный ботаник — выкинул в окно учебного корпуса одного и забил обломками табуретки другого, остальные успели убежать. Сослуживец оттащил меня от оставшегося, которому я пытался проткнуть грудную клетку ножкой от табуретки. Немного знают что такое быть берсеркером, входить в это состояние… это как будто у тебя снимают все тормоза, открывают все клапаны, включают все лампы и ты вдруг становишься непобедимым. Тебя в этот момент можно убить, но нельзя остановить. Можно вырубить. Выключить. Но остановить — нет. Ты не чувствуешь боли, не чувствуешь усталости, не чувствуешь слабости. И еще — тебе весело. Мне — весело. Я превращаюсь в веселого зверя, с которого сорвали намордник и сказали «фас». В этот момент все становится ярким и каким-то нереальным, смазанным и прекрасным одновременно. Веселому мне охота оторвать у кого-то руку и забить его ею же до смерти, вывернуть его кишками наружу и обмотать себе ими голову, сожрать его печень, прыгать на его голове, пока она не превратиться в крошево из костей и мозгов, вонзить большие пальцы рук в глазницы и потянуть их в разные стороны, разрывая череп… оторвать голову и трахнуть в дырку от шеи… в общем — весело провести время.

Впрочем, все на свете кончается. И веселье тоже. Я открываю глаза и смотрю в серое небо. Должен был бы пойти дождь, но уже поздняя осень. Наверное должен пойти снег, но его нет. Я опускаю взгляд вниз. Я сижу на груди у Акихиро. Он без сознания и его голова больше похожа на пиньяту, которая была набита не шоколадными конфетами и леденцами, а кровью. Пиньяту кто-то изувечил битой до неузнаваемости. Смотрю по сторонам. На спортивной площадке лежат еще тела. Кто-то в довольно неестественной позе. Я слишком устал, чтобы этому удивляться. Даже мое старое тело после таких вот приступов страдало слабостью, а уж тело Кенты и подавно. Я сейчас и пальцем пошевелить не могу. Слишком устал даже чтобы наклониться набок и свалиться с груди Акихиро, а его надо повернуть набок, у него вся моська в кровь разбита, он без сознания, еще кровью захлебнется. В поле моего зрения попадает угрюмая физиономия Дзинтаро. Он стоит на ногах. Прямо надо мной. Что же, думаю я, на всех меня все же не хватило. Мир вокруг темнеет и исчезает.

— Смотри, он очнулся! — слышу я сквозь сон. Мои веки ужасно тяжелые и не вовсе не хочется их открывать, но я прикладываю усилия, чтобы раздвинуть темноту вокруг. Я вижу какие-то неясные пятна света, что-то прохладное касается моего лба. Постепенно зрение возвращается, фокусируется, наводится резкость на окружающее, и я вижу обеспокоенное лицо мамы надо мной.

— Ты в порядке? — спрашивает она меня, трогая мой лоб: — как ты себя чувствуешь?

На такой вопрос, заданный твоей мамой есть только один ответ «конечно в порядке», даже если твои оторванные руки и ноги валяются рядом. Врать нехорошо, но и сказать маме что прямо сейчас у меня такая слабость, что едва глаза открыть могу, а внутри такой тремор, что охота лечь и сдохнуть — тем более что полдела уже сделано, я лежу, осталось только закрыть глаза и помереть.

— Все в порядке — говорю я и чувствую, как у меня пересохло горло. Мама тут же протягивает руку, достает откуда-то стакан морса с трубочкой и заботливо поит меня, словно маленького птенца. Протестовать сил нет, тем более что я узнаю кое-какие симптомы — у меня гипогликемия, в моей крови почти нет глюкозы. И сладкий морс в такой ситуации — то, что доктор прописал. Кажется, что каждая клетка моего тела рванула даже не в желудок, а прямо в гортань и там — расхватала драгоценную глюкозу, каждую ее частичку. Морс не такой сладкий как бы мне хотелось, но даже так — я буквально чувствую как в меня вливается сила и энергия — нет, не так, чтобы хотелось вскочить и побежать стометровку, но хотя бы существовать без желания смежить веки и забыться. Мне становится лучше. Все еще слабость, тело ломит, но становится лучше.

— Как ты? — повторяет вопрос мама. За ее спиной вижу беспокойную моську Хинаты — я ее такой серьезной никогда не видел. Улыбаюсь, пытаясь развеять тяжелую атмосферу.

— Намного лучше, спасибо, ма… — говорю я и сажусь в кровати. Да, я лежу на своей кровати, в своей комнате, значит как-то я добрался до дома. Надо полагать на автопилоте. Сложная штука это подсознание все-таки.

— Ты нас напугал! — говорит Хината: — как ты так мог!

— Погоди — прерывает ее мама: — дай-ка я тебя осмотрю еще раз — она прикладывает руку ко лбу и заглядывает мне в глаза: — скажи мне, этот мальчик, что тебя притащил к нам домой, как его — Дзинта-кун — это он тебя побил?

— Нет. — отвечаю я чистую правду: — никто меня не бил. Я просто жутко устал. — что тоже правда. Жутко устал я колотить других парней, но это уже несущественные детали, знать о которых маме не обязательно. Я не раз замечал, что после приступа ярости (или как говорят на серверах Орды — bloodlust’а) — на теле практически не остается синяков или травм. Так, побаливает что-то внутри, словно нутро надорвал, а травм нет. Хотя в такие моменты меньше всего думаешь о собственной сохранности и даже наоборот — готов сам себе руку отгрызть, лишь бы противника достать… но поди ж ты. Вот сколько у меня было таких случаев — потом разве что шишка на лбу, да такая тоскливая нутрянная боль. Тянучая, но не острая.