Капитан Френч, или Поиски рая - Михаил Ахманов Страница 34

Убедившись, что тропинка к сердцам гостей проложена, я объявил первый выход, и Шандра пошла переодеваться. Если не ошибаюсь, в тот вечер мы показали шесть или семь нарядов — в основном древние земные платья, реконструированные Кас-сильдой. Все они удостоились внимания и самых горячих похвал и все были проданы, как говорится, не отходя от кассы. Демонстрация закончилась, и я, опьяненный успехом, не сразу заметил, что мои гости перешептываются и словно бы ждут чего-то еще. Наконец один из них, шоколадный красавец с огненным взором, похлопал меня по плечу (этот жест на Малакандре не считается вульгарным — напротив, является выражением искренней приязни).

— Сэр?

— Чем могу служить? — ответил я, уверенный, что речь пойдет о какой-нибудь приватной сделке. Глаза у этого красавца сверкали так, словно он мечтал обскакать разом всех конкурентов.

— Сэр, это все?

— Не все, — откликнулся я в некотором недоумении. — Мой запас напитков еще не иссяк, и кухня не оскудела. Если вы обратите внимание на этот салат… и на улиток под майонезом…

Но подносы в руках роботов его не интересовали; он с жадным нетерпением взирал на помост.

— Разве леди… гмм… не будет демонстрировать заключительную фазу?

— Фазу? Какую фазу? — Брови у меня полезли вверх.

— Раздевание, сэр. Так сказать, последний и самый впечатляющий элемент.

— Минуту, сэр. — Я повернулся к гостям и громко объявил:

— Джентльмены, прошу не забывать о напитках и закусках. Ветчина — с Логреса, омары — с Секунды, коньяк — с Панджеба, а вон там — лимонад из панджебских апельсинов… Все кулинарные чудеса Галактики ждут вас! — Выполнив долг хозяина, я оттеснил моего красавца в угол и зловеще поинтересввался:

— Итак, сэр, о каком раздевании идет речь? С эротическими плясками или без оных? Не желаете, чтоб леди Киллашандра исполнила для вас танец живота?

Он был смущен и принялся торопливо объяснять мне, что за последний век Малакандра обогатилась новой традицией — теперь подобные шоу включали маленький стриптиз. Манекенщице полагалось сбросить последний из нарядов, передать его счастливому покупателю и совершить круг почета в нижнем белье, а то и раздеться догола — с реверансами и ужимками, по изяществу коих судили о ее мастерстве. Этот завершающий этап считался апофеозом демонстрации и привлекал публику едва ли не больше, чем выставленные на аукцион наряды. Если на помосте работали две-три девушки, то зрители обычно бились об заклад, кто именно осуществит последнюю и самую пикантную процедуру. И так далее и тому подобное… Словом, в этот век стыдливость на Малакандре была не в моде.

Обогатившись этими сведениями, я поднялся на помост и включил микрофоны. Есть речи, которые надо произносить с возвышенного места и твердым голосом, чтобы они воспринимались с необходимой серьезностью. Я не против экзотических обычаев, но я сохраняю за собой право принять или отвергнуть их — согласно своим понятиям о чести и достоинстве. Как-то на Тритоне (это та самая планета, где изобретен кристаллошелк) мне предложили для разнообразия сделаться женщиной. Но пасаран, сказал я им, не выйдет! Я свыкся с собственным естеством, как Геракл с львиной шкурой, и не желал сменять его на оперение райской пташки. Конечно, в нашу эпоху это всего лишь предрассудок, но некоторые предрассудки, как я считаю, достойны уважения. И один из них таков; моя жена — не для публичного стриптиза.

Эту мысль, однако, мне пришлось изложить со всей подобающей случаю деликатностью, не оскорбив моих гостей, не заставляя их подумать, что я презираю их обычай или — Боже упаси! — разгневан их бесцеремонностью. Я поведал им, что леди Киллашандра, хозяйка и повелительница “Цирцеи”, привыкла жить как принцесса со Старой Земли; что она относится к благородному роду и статус ее таков, как у сестер и дочерей правящего малакандрийского монарха; что манекенщицей она сделалась лишь из любви к искусству, но эта любовь не простирается столь далеко, чтобы жертвовать скромностью. Словом, я дал им понять, что Шандра — из тех особо важных персон, которым законы не писаны; они подчиняются лишь своим прихотям и собственному кодексу чести. А потому — никаких стриптизов, никаких раздеваний!

Гостям это не понравилось, но, будучи людьми деликатными, причастными к высокой моде, они оставили недовольство при себе, не закидав меня тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. Они допили и доели все; что оставалось на подносах, сели в катер и мирно удалились в свой крааль вместе с покупками и сувенирами (их я выдал в двойном количестве, с целой кипой рекламных проспектов).

Ну что ж, — подумал я, — как говорили латиняне, mihi sic est usus, tibi ut opus facto est, face! Мой обычай таков, а ты поступай, как знаешь…

* * *

Едва мы выпроводили гостей, как мне пришлось объясняться с Шандрой. Должен сказать, я бессовестно лгал, приписывая скромность своей принцессе. Смирение и скромность в нее пытались вколотить на Мерфи насильственным путем, а всякое насилие порождает вполне понятное противодействие. Так что скромницей она не была — во всяком случае, в нашей спальне.

Но спальня есть спальня — почти священное место, где меж супругами творится таинство любви. Спальня — это вам не помост! Можете счесть меня ревнивцем и ханжой, но я был бы неприятно потрясен, увидев, как моя супруга раздевается под жадными взорами зрителей. Нет, нет и еще раз нет! Не столь уж часто за свою жизнь я заключал браки, чтоб выставлять своих женщин на публичное обозрение! Я отношусь к супружеству слишком серьезно, с позиций монополиста — и, будучи таковым, я полагаю, что право на эрогенные зоны моих жен принадлежит исключительно мне.

Шандра, не возражая по сути, оспаривала частности.

— Ты сомневаешься, дорогой, что я могла бы сделать это? Сделать с таким же искусством, как лучшие их манекенщицы? Ты не прав, мой милый! Кассильда меня обучила всему, что полагается. Вот, смотри!

Она сбросила свой наряд, сложила его и танцующим шагом направилась к роботу, игравшему роль покупателя. Вручив ему сверток (конечно, с изящными поклонами), она принялась разоблачаться — так чарующе грациозно, что я не выдержал и поощрил ее громким свистом. Хоть мы находились не в спальне, зато были одни, так что поводов для ревности не имелось.

Любуясь Шандрой (дьявольский соблазн, заметил бы аркон Жоффрей!), я думал о всех преимуществах долгой жизни и о несчастных наших предках, чей век казался мне мимолетным светлым проблеском во мраке подземелья. Разумеется, долгая жизнь отсрочила наше свидание с Господом — или, предположим, с Сатаной, но для всех трех сторон игра обрела новый интерес. Я бы сказал, что игровое поле стало гораздо просторней, что дает возможность совершить множество грехов и либо искупить их, не беспокоясь о нехватке времени, либо окончательно предаться дьяволу. Так что прогресс в генетике и геронтологии только на руку обоим главным партнерам, что бьются за наши бессмертные души. Шандра закончила приседать и кланяться, набросила легкий халатик и порхнула ко мне.