Короли рая - Ричард Нелл Страница 35

Ее взгляд нашел Мишу. Его рука совершенно обмякла и оставалась в руке Далы лишь потому, что та сжимала ее до белизны в костяшках. Кровь сочилась из жуткой вмятины на голове Миши рядом с ухом, а шея изогнулась под странным углом. Его открытые глаза из-за скошенных набок зрачков казались почти белыми. В конечностях и плечах Далы разливался болезненный холод. Ее голова казалась слишком тяжелой, чтобы ее удержать.

Раскидав стулья, близнецы повскакивали, крича «оружие!» и «драпаем!» ипрочее, что Дала слышала, но не воспринимала.

Шона достиг двери первым, распахнул ее и вышел наружу с топором в руке, затем остановился и попятился назад. Он дернулся, и спереди брызнула кровь, когда из его спины вырвалось нечто вроде копья. Оно словно откинулось вниз, каким-то образом прикрепленное к крыше. Дала смотрела, как оседает Шона, и ничего не чувствовала.

Другие мальчики попытались оттащить его и помочь встать, а его близнец меж тем выскочил в ночь. Дала услышала звуки борьбы и боевой клич, затем отвратительные, влажно булькающие звуки. Послышались сопение и плач, затем все стихло.

–Не выходите,– произнесла она, но ее голос, казалось, утратил способность звучать громче шепота, а холод в конечностях вызвал дрожь, и она не могла больше держать руку Миши.

Она выглянула в окно и увидела светящиеся в темноте глаза, желтые и раскосые, как у волка. Они придвинулись ближе, вплотную к окну, и Дала попыталась бежать, но упала: ноги лишились силы двигаться.

Огонь зашипел и затрещал. Дала почувствовала, как что-то мокрое забрызгало ее платье, и чуть не вскрикнула – затем увидела их колодезное ведро, которое влетело в комнату, гремя и подскакивая, и свет камина тотчас потух.

–Я не вижу!– воскликнул один из мальчиков, и ужас в его голосе заставил Далу вспомнить собственные крики, когда отец бросил ее умирать от холода и предательства.

Она слышала шаги в дверном проеме. Слышала, как мальчики шаркают и хнычут во тьме. А затем услышала потасовку и рваные, чавкающие звуки разрубаемого мяса. Как олень, подумала она и, казалось, только и могла, что повторять: это звучит совсем как олень.

–Мама, пожалуйста…– Младший подполз к ней, отодвигая стул и находя ее руки в тусклом свете очажных угольев. Он обнял ее за живот, положив голову ей на грудь и дрожа, совсем как она.

Волчьи глаза приблизились, и если они принадлежали человеку, в них отсутствовала жалость. Зрение Далы приспособилось, и теперь она различила очертания изуродованного лица, высокое тело с поджарыми, крепкими мышцами. В его руках сверкнул нож, и оставшийся один из ее семьи мальчик закричал, когда волк стал наносить ему удар за ударом.

Она не шевелилась, пока он умирал. Единственное, что она могла,– это прижаться к мальчику, ощущая, как дергается его тело, пока он хватался за нее и кричал под ножом убийцы.

–Прекрати,– попыталась она крикнуть, но вышло только шепотом,– прошу, прекрати.

Казалось, волк услышал – и понял. Он подошел ближе и уставился ей в глаза своими, широко раскрытыми.

–«Прекрати»?– Его голос был грубым, низким и надрывным. Он схватил Далу за волосы мокрой рукой.– Думаешь, слова прекращают насилие? Думаешь, слова способны хоть на что-то?– У него был странный, почти северный говор, ученый, как у сына богатой матроны. Он отшатнулся, словно оглушенный, затем рухнул на стул Далы, уставившись в ночь, как будто мог видеть.– Ты можешь уйти,– сказал он,– или остаться. Это ничего не изменит.

Ни он, ни она не шевелились. Волк смотрел в пустоту, а Дала держала на руках труп названого брата. Все еще чувствуя оцепенение, она отвернулась и выблевала тушеную оленину – и этот звук, а может запах, прервали покой волка.

Он встал и прошелся по дому, возможно, собирая припасы, хотя разглядеть было трудно. Дале показалось, она видит, как он забирает свой мешок и вещи, что украла ее семья, а остальное вроде бы не трогает.

Наконец она ощутила сквозь оцепенение глубокий нутряной страх, подобный тому, какой испытала однажды, играя на крыше отцовского дома. Засим последовали горе и обида, и ей хотелось только умереть со своей семьей или прикончить их убийцу, но все, что она могла,– сидеть в тишине. Голос, шепчущий в ее сознании, удерживал ее на месте.

Он говорил ей, что она юна и невредима – что ей нужно лишь подождать, и убийца уйдет, а она будет жить. Он заставлял ее чувствовать себя трусихой, предательницей, тронутой Носсом уродиной, как ее обзывали в детстве.

–Мы не хотели тебе навредить, но мы умираем с голоду,– сказала она.– Мы молились за тебя.

Она едва не обмочилась, когда волк закричал. Звук был глубоким и диким, и Дала подпрыгнула, сжимая руки в кулаки. Волк ринулся через всю комнату и с силой вонзил свой нож в камин рядом с ее головой. Грудь его вздымалась, а широко распахнутые нечеловечьи глаза оказались так близко, что Дала могла лишь смотреть, будто в открытое пламя. Он – чудище из ночного кошмара, зверь старого мира. 
– Опять слова. Опять бесполезные, бессмысленные слова. Вы молились за себя самих, дочка лжи, чтобы загладить вашу вину. Меня вы бросили истекать кровью во тьме.

Дала отпрянула от него, думая, что это неправильно, что это несправедливо.

Ты всего лишь один, а нас было много, подумала она. Ты даже не смог бы съесть все, что поймал. Разве справедливо, что ты живешь, а мы умираем?

Ей хотелось накричать на него, обозвать всеми мерзкими словами, какие она знала, но прежде всякой серьезной мысли зародилась идея, и на ум пришло лишь одно:

–Я выбираю тебя.– Она хотела пролаять эти слова, но они все равно вышли слабыми и дрожащими, и она заставила свои руки расслабиться, когда попыталась податься вперед и выбить из голоса дрожь.– Сын Имлера, я выбираю тебя как служительница Бога. Ты не можешь отказать.

Мысль о том, чтобы взять это существо в сожители, внушала отвращение, но это было все, что Дала могла сделать. Возможно, это было спасением для них обоих. И более того, это был, возможно, ее долг. Время словно замедлилось, потом остановилось, и внезапно она ощутила себя праведной и сильной, как взрослая женщина. Она ощутила себя жрицей. Даже с этой хренью на моей щеке я – дочь Гальдры. Ты подчинишься.

Вопреки его наружности, подумала она, это существо перед ней не чудовище, а просто мужчина. Да, кровожадный, еретический мужчина – жестокий преступник ничем не лучше пса. Но он будет служить закону либо испытает Божий гнев, и она спасет его от горы.

Волк отстранился, часто моргая глазами, будто увидел что-то, чего не совсем понимал, и Дала ощутила ликование. Почувствовала гордый взгляд пророка, наблюдающей из рая.

Затем смех наполнил темный, разрушенный дом, когда волк затрясся. Его глаза закрылись, а голос прогремел, но сразу же стал резким и высокомерным:

–Чудовища не заключают заветов с людьми.– Его глаза открылись, и зрачки заскользили по ее телу с ног до головы, и чувство было такое, словно ее изучает голодный зверь. Затем он взвалил свой кожаный мешок на спину, привязав его к себе веревкой. Остановился и поглядел на оленью тушу, оставленную Далой на полу.