Блудницы Вавилона - Иэн Уотсон Страница 35

Алекса вели в рабство.

Путь до дома в северном конце улицы Писцов, около стены храма Мардука, занял не больше пятнадцати минут. Сама улица Писцов считалась престижным районом и вела к вратам Борсиппа. Если бы дома помечались номерами, дом Фессании значился бы под первым.

Глухие, с острыми зубцами стены поднимались на высоту трех или четырех этажей. Соседние дома по обе стороны улицы Писцов тоже отличались большими размерами, 1-го следующие постепенно, от крыши к крыше, уменьшались, что создавало любопытный эффект: улица выглядела более длинной, чем была на самом деле. Стоявшие в конце ее врата Борсиппа находились, казалось, на самой точке схода, где-то рядом с бесконечностью.

Да, действительно номер один.

– Кто отец Фессании? – спросил Алекс.

– Для тебя она – «моя госпожа», – поправил его Пракс. – Привыкай к новому обращению.

– Ладно. Так кто отец госпожи Фессании?

– Во плоти он здесь не живет, – сказал Пракс, когда они прошли через ворота, охраняемые чернокожим привратником. – Так что об этом не беспокойся.

– Не живет во плоти? Он что, умер? Его сопровождающие рассмеялись.

Как обычно, окна выходили во двор со всех сторон. На постоялом дворе их закрывали занавески из плетеного тростника, здесь же отверстия в стенах не только имели деревянные рамы, но и были завешены вавилонскими шторами из вощеного тростника, соединенными таким образом, что их можно было сворачивать и разворачивать. Во дворе нашлось место пруду с рыбой, трем финиковым пальмам и смоковнице, а также айве и многочисленным горшочкам с красными и дамасскими розами, поливкой которых занимался слуга. Поскольку дом располагался на западной стороне улицы, правая часть двора в этот час томилась под солнцем, тогда как остальная пребывала в тени, и в этой тени сидел на каменной скамье рядом с раскрытым ящичком дремлющий старичок.

Подойдя ближе, Пракс потряс старика за плечо. В ящичке лежали маленькие свитки папируса, пузырьки с цветными красками, кисточки и набор иголок.

Появление Алекса не прошло незамеченным, и из окон на него уже посматривали любопытные. Две женщины в ответ на его взгляд глупо захихикали. В другом окне появилась и исчезла девичья головка. Служанки. А вот и Фессания, в окне третьего этажа. Алекс замахал ей рукой, и Пракс тут же ударил его по пальцам. Фессания продолжала смотреть.

– А? Что? А… Наконец-то, – проворчал старик. – Становись-ка, парень, на колени. – Алекс нехотя подчинился. – Немного поближе! Не вытягивать же мне руки!

– Что ты собираешься делать?

– Нанесу татуировку, что же еще? Львиную голову. Красным и синим. Знак этого дома. На левую щеку.

– На мою щеку?

– Таково желание госпожи Фессании. На щеке будет чуточку побольнее, чем на лбу, но я постараюсь не задеть главные нервы. Когда выкупишь себе свободу, приходи ко мне снова – выведу. Почти ничего не останется. А вот если сбежишь и тебя поймают, тогда уж поставят клеймо, а его никакой кузнец не сведет.

Мастер порылся в ящичке, нашел то, что искал, и, приложив трафарет к щеке Алекса, взял угольную палочку.

– Займет час, не больше.

– И не шевелись, – предупредил Пракс. – У меня другие дела, но за тобой присмотрит Аншар.

– Горшок слушается горшечника, – заметил его долговязый темнокожий напарник. – Ты же не хочешь получить иголкой в глаз.

На рисунок ушло несколько минут, после чего Алексу пришлось еще час стоять на коленях, пока старик неторопливо прокалывал дырочки в его щеке и втирал подозрительно похожую на яд смесь кобальта с кадмием. Кровь стекала по подбородку вместе с потом, и мастер периодически вытирал ее грязной тряпкой. Наблюдала ли за процессом Фессания, Алекс не знал. Иголки, казалось, проникали в нервную систему головы, словно старик снимал копию его мозга.

Наконец все закончилось. Мастер вытер иголки все той же тряпкой, убрал инструмент в ящик и, насвистывая под нос, удалился.

Алекс попытался подняться с колен, но Аншар положил тяжелую руку на его плечо.

– А теперь сделаем тебе стрижку раба.

Какая-то толстуха, по виду кухарка, принесла чашу с водой, кусок мыла, ножницы, железную бритву и тяжело опустилась на табурет. Защелкали ножницы. Вьющиеся кудри упали на землю. Заскребла по коже бритва. Потом женщина вымыла ему голову мылом, что-то поправила, и от прежней прически остался гребень на макушке.

– Следующая через месяц, – сказала она. – Но если волосы отрастают быстро, приходи через две недели.

Наконец-то Алексу разрешили подняться. Он даже сохранил то, что должно было стать бородой. Аншар указал на тростниковую дверь.

– Разденься и умойся. Я дам тебе юбку.

Часом позже в комнату Фессании ввели совсем другого Алекса: голого по пояс, в юбке, с бритой головой и татуировкой в виде львиной головы. Щека онемела, как будто к ней приложили лед.

Увидев его, Фессания даже захлопала в ладоши от восторга.

– Ты стал настоящим вавилонянином! Можешь идти, Аншар. Я сама объясню новому рабу его обязанности.

Они остались одни.

– Ты, кажется, не очень-то опечалена смертью Мориеля, – заметил Алекс.

– Я ужасно огорчена. Но хорошо уже то, что Мори смог кое-чему научить своих работников. По крайней мере я довольна париком, который заказала к свадьбе.

– К свадьбе?

Она поиграла серебряным гребнем.

– Да. И давай лучше поговорим об этом, чем о мертвом цирюльнике. Тем более что обстоятельства его… его… гм…

– О каких обстоятельствах ты говоришь? О тех, при которых его зарезали? О низком предательстве мага, которому вы заплатили – между прочим, моими деньгами, – чтобы узнать содержимое моего маленького свитка?

– Твоего! Ты ведь просто нашел его на улице, разве не так? – Фессания рассмеялась. – В любом случае, даже если он твой, подумай, кому принадлежишь ты сам?

Тем не менее Фессания не стала отрицать, что знает содержимое свитка, хотя Мориеля убили прежде, чем он успел поговорить с ней. Апекс сразу обратил внимание на это упущение.

– Раз уж я имею право выкупить свободу, то есть, полагаю, и законы, касающиеся собственности рабов.

– Конечно, есть. Только вот толковать закон можно по-разному.

– Не думаю, что тебе понравится, если я обращусь с жалобой именно по этому вопросу. Или расскажу обо всем твоему отцу.

Она отбросила гребень.

– Скорее всего ты увидишь его уже сегодня на вечерней молитве. Нужно согласовать дату свадьбы, так что он появится лично. И тогда, Мори, тебе многое станет ясно.

– Как ты меня назвала? – Фессания отвернулась к окну. – Ты назвала меня Мори. Не можешь забыть об ушедшем дружке? Но я для тебя новым Мори не буду.