Здесь и сейчас - Энн Брашерс Страница 35

Возвращаюсь к столику. Пытаюсь снова выглядеть беззаботной девчонкой с пляжа, но что-то плохо выходит.

— Все нормально? — спрашивает Итан, проницательно вглядываясь мне в глаза.

— Да. Видимо. Прости, наверное, тебе было больно.

— Это точно был комар? — Итан смотрит на меня озабоченно.

Ставлю локоть на крышку столика, подпираю подбородок. От энчилады, еще несколько минут назад казавшейся восхитительно вкусной, теперь чуть не тошнит.

— Да, кажется.

Больше вопросами он не докучает. Ждет, когда заговорю я.

А я готова много чего наговорить, у меня в запасе есть что рассказать. Открываю рот и начинаю:

— У меня было два брата, оба младшие. И оба погибли от чумы. Старший, Джулиус, был на два года младше меня. Мы с ним очень дружили, у меня таких близких друзей больше не было. Когда он умер, ему только исполнилось семь лет. А младший, Рем, умер еще грудным ребенком. — (Итан берет меня за руку.) — Официально у него не было имени. Во всяком случае, так считала мама. В самый разгар чумы люди вообще перестали давать младенцам имена, потому что очень многие умирали, но отец потом всем справил свидетельство о рождении, где у каждого было указано имя, и настоял, чтобы мы так их и называли, даже когда братья умерли.

— А твоя мать что, так не делала? — спрашивает Итан.

Я качаю головой:

— После того как мы оказались здесь, мама всего несколько раз мельком вспоминала про них и ни разу не назвала по имени. Я ее понимаю. Ей слишком тяжело.

Итан молчит, видно, что переживает. Не меньше, чем я.

— Я с ужасом вспоминаю огромную красную опухоль на щеке Рема. Вокруг нас давно уже свирепствовала смерть, люди мёрли как мухи, а нашу семью зараза пока обходила стороной. Никто не заметил, как Рема укусил комар. Везде у нас были защитные сетки, мы под ними и спали, и ели. Мы тщательно следили, чтобы не было ни щелочки, опрыскивали все ядовитыми веществами против насекомых и молились… Каждый комар означал для нас смерть. И мне нелегко отвыкнуть, даже сейчас. А там у нас воздух намного более влажный и климат гораздо теплее. И комар олицетворял для нас несчастье, мировое зло. — Я закрываю глаза. Перед внутренним взором встает картина той жизни, но я поскорей отбрасываю ее. — Каждое красное пятнышко на щеке ребенка могло свести с ума. Мама сказала, что это, наверное, прыщик вскочил… да мало ли что. Но на четвертый день появились зловещие симптомы: жар, сыпь и покраснение глаз. А Рем тогда все еще улыбался. Он понятия не имел, что заразился страшной болезнью. Жутко было на это смотреть. Но ничего поделать было уже нельзя.

Итан сжимает мне руку.

Я сама удивляюсь: с чего это вдруг ударилась в воспоминания. Надо же, помню такие подробности. Память — это как глубокий колодец, и не знаешь, что там есть, пока не опустишь в него ведро и не поднимешь полное на поверхность.

— И главное, все это было в порядке вещей, вот в чем штука. Такое случалось везде, каждый день. Жизнь продолжалась, и никто не знал, чья очередь следующая, мамина, папина или моя. Оглядываясь назад, я вижу полную картину трагедии, но сейчас все кажется дурным сном. Было ли это только начало? Или уже конец? Смерть поджидала тебя каждую минуту, но в этом ужасе оставался и шанс выжить. Правда, состояние было такое, что не хотелось ни того ни другого, вообще ничего. У меня был знакомый мальчик, который в один день потерял обоих родителей. Его нашли сидящим на полу рядом с их телами. Он не знал, что делать.

— Господи… — шепчет Итан.

— Когда появлялись первые симптомы чумы, к зараженному человеку нельзя было прикасаться. Надлежало срочно отправлять его в карантин, а мертвые тела как можно скорей уничтожать. Еще до того, как вирус стали переносить комары, заразиться можно было при непосредственном контакте с больным. — Я говорю быстро, боясь, что если остановлюсь хоть на секунду, то не смогу продолжить. — Люди боялись появляться в публичных местах, прикасаться друг к другу, некому стало заботиться о больных. Наш сосед, врач, — один из немногих, кто выжил; наверное, у него был иммунитет. Он забрал моего братика-младенца, чтобы тот умер у него на дворе с десятками других. А я была против. Мне казалось диким, что наш ребенок умирает неизвестно где, рядом с чужими людьми. Я побежала за соседом и отняла у него ребенка. Мне тогда было восемь лет. Поэтому Рем остался у нас и умер у меня на руках. И мне было абсолютно все равно, что я тоже могла умереть.

Итан смотрит на меня во все глаза, впитывает каждое мое слово, качает головой:

— Значит, ты не заразилась.

— Нет. Бедняга-сосед все-таки через месяц умер, но я оказалась невосприимчивой к вирусу. В тот вечер, когда я держала на руках ребенка, меня укусил комар. Но я никому не сказала, просто стала ждать смерти. Может быть, даже хотела умереть. Но вот не умерла…

Итан сидит, опустив голову. Лицо печальное.

— А мой брат Джулиус умер.

Поднимаю голову, гляжу на небо, где в свете фонарей на пляже тускло мерцают звездочки. Все, хватит об этом, больше не могу. Раздраженно смахиваю слезинки.

— Когда мне хочется себя помучить как следует, я вспоминаю улыбку Рема в тот день, когда он заразился.

Итан качает головой:

— А зачем тебе хочется мучить себя?

Тут уж за ответом я не лезу в карман:

— Затем, что я здесь, а он нет. Затем, что я живая, а он умер.

Я принимаю горячий душ. Чищу зубы до ослепительного блеска. Наслаждаюсь простыми удовольствиями, которые получаешь от вымытых волос и новенькой, с иголочки, одежды. Наконец я выхожу из ванной комнаты, завернувшись в полотенце. Итан на мгновение обнимает меня за талию.

— У меня в ушах больше нет ни песчинки, — заявляю я.

Он смеется, но я вижу, что сейчас он старается быть со мной особенно деликатным. Рассказанная мной история произвела на него впечатление.

Итан уже успел соорудить себе на дурацком диванчике постель из простыни, подушки и одеяла.

— Он разве не раскладывается?

— Оказалось, что нет. Да ничего, все нормально, — весело говорит он.

Это не диван, это какая-то… какое-то кресло на двоих. Я довольно высокого роста, а Итан еще выше. Чтобы на нем устроиться, ему придется сложиться вдвое.

— Ты уверен, что сможешь тут спать?

— Абсолютно. Никаких проблем.

— Помню, спать сидя у тебя тоже получилось без проблем.

Итан снова смеется и отправляется в ванную. Слышу, как он яростно трет щеткой зубы.

Выключаю верхний свет. Снимаю полотенце, надеваю чистые майку и трусики. Откидываю покрывало, залезаю под одеяло. Свежий пододеяльник и простыни белые как снег. Я поворачиваю на подушке голову и, наслаждаясь великолепным зрением, гляжу сквозь открытую балконную дверь: где-то там должен быть виден кусочек океана.