Здравствуй, земля героев! - Владислав Силин Страница 37

Интересно, а он, Тилль, смелый человек?

Мальчишка поежился. Как-то реалистично представилось: вот он нажимает кнопку – и из-под стола вылезает скелет. Жемчужные зубы впиваются в ногу, макушка блестит, как упавший в лужу волейбольный мяч.

Брр!

А то еще хуже: ротный вылезет.

Или скелет ротного.

Тилль отодвинул опасный приборчик подальше. Тут дело надо делать, а не ерундой заниматься! Он же часовой, а не безответственный шалопай.

«Что, Тилль? – послышался ехидный мальчишечий голосок. – Зассал, да?»

Звучал тот настолько явственно, что кадет обернулся. Неужели Димка прокрался в музей? Но нет, кроме Тилля, в подсобке никого не было.

Мальчишка вновь придвинул к себе генератор.

Вот ведь штука: спрячь он его сейчас в контейнер и отправь обратно, никто не узнает… Свидетелей нет, да и глупость это – оружие на себе испытывать.

Вот только как жить дальше? Жить, зная, что ты трус и предатель? В мечтах-то легко сражаться с акулами. А на самом деле?

И тогда, с пулей, – да, юнг было двое… Но разговаривал-то с ним, Тиллем, только Яри. Второй стоял себе у стеночки, будто его это все не касается. Стоял и смотрел в сторону.

А он, Тилль, даже слова против не сказал.

Растерялся, говоришь?..

Нет, Тиллик, милый. Это называется по-другому.

Струсил.

Сдрейфил, зассал.

И тогда зассал, у Лютого. Когда начповос приказал товарищей выдать. И нечего отговариваться: «Для порядка, из справедливости». Зассал, и все.

И сейчас ссышь.

Вон на приборчике тумблер «Вкл.Выкл.». Всего-то одно движение.

Ну? Слабо?

Ладони вспотели. От этого Тилль возненавидел себя еще больше. Отчаянным движением он рванул тумблер и тут же, не успев сообразить, что делает, отщелкнул назад. Сердце дудухнуло, оставив в груди противную ноющую боль.

Ничего не произошло.

«Рохля, тряпка! – выругал он себя. – Думаешь, щелкнул и все? Давай, трус!»

Не давая себе отступить, Тилль ударил по тумблеру. И зажмурился, ожидая, что вот-вот на его плече сомкнутся костяные пальцы.

Ничего не случилось. Мальчишка сидел, напряженно вслушиваясь в музейную тишину, а в душе росло разочарование.

И из-за этого он терзался? Ну, конечно… Кто же станет держать в музее настоящее боевое оружие?!

С другой стороны, испытание-то он выдержал. Жаль, никто не видел. Сам Димка небось пять раз бы в штаны наложил! Нет, на людях он, конечно, герой. Такие, как Димка, всегда смелые, когда есть перед кем. А в одиночестве? Зная, что никто не затаит дыхание, глядя на тебя?

То-то же!

Пробивающийся меж листьями вьюнка солнечный свет падал на стол широкой полосой. Лампочка генератора едва заметно помаргивала. Из-за полосы Тилль этого не замечал.

Его занимало другое. Испытание-то он выдержал, но что это за испытание? Смех один. Вот если против юнг, одному разобраться с Яри – спокойно, насмешливо, без суеты – это да. Показать, наконец, кто чего стоит. Один-то раз растеряться всякий может.

Это будет серьезно.

После этого он сам себя зауважает.

Все зауважают.

Тилль снял с шеи цепочку дубликопии. Подбросил на ладони (звенья щелкнули кастаньетами) – легкая, летящая!

– Ну, что, Яри, завтра? У Скалищ?

В тот же миг его плечо сжали холодные твердые пальцы.

– Что это у тебя, мальчик?

Фраза прозвучала на асурском, и Тилль не смог ее перевести. Он резко обернулся.

Лицо, перепачканное землей (могильной! – показалось мальчишке), светилось белым. Вымазанная травяным соком безрукавка распахнулась – как тогда, в мечтах, – и из-под нее выглянули исцарапанные груди в огненной татуировке. Отчего-то они испугали Тилля больше всего.

– Дай сюда, – потянулась Майя к дубликопии. – Это твое брачное подношение?

Как Велька и ожидал, полковник «общественного порицания» не забыл. Наказанием он выбрал так называемую асурскую неделю. Это значило, что все команды – на асурском, рапорты тоже, а если от кого услышат хоть слово на универсальном, пойдут репрессии.

Велька окончательно уверился, что дело нечисто. Ладно бы один день, куда ни шло. Язык потенциального врага, то се… Но неделя!

Поэтому он с удвоенным пылом взялся за шпионаж. Для этого отправился к офицеру-воспитателю Уфимскому и под большим секретом сообщил, что у него аллергия на пыль. Капитан поинтересовался, нет ли у Вельки аллергии на тополиную пыльцу или, упаси боже, на паутину травяков. Велька ответил, что нет. А еще, робко пояснил он, ему бы хотелось отработать свои наряды на кухне. Туда редко заглядывает ротный, а он, Велька, плохо знает асурский и боится получить втык.

Это решило дело. Жорж Уфимский выдал ему ведро с водой, два неподъемных ролика-уборщика и приказал драить бетонку. Да не где-нибудь, а под полковничьей башней.

Кассадовцы в это время ходили с экскурсией в Челесту. Челеста – уникальный заповедник Лувра. Там обитают травяки и паутицы, которых асуры завезли еще во время Первого Асурского конфликта. Нынче у паутиц брачные игрища. Самки отложили яйца и ждут самцов, чтобы те их оплодотворили. Любого, кто тронет кладку, паутицы порвут насмерть. Но кадеты к гнездам не полезут, будут смотреть на чудовищ издалека, в бинокли.

Жаль пропускать экскурсию, но что поделаешь… Вчера после отбоя Велька облазил нижние ярусы Шатона в поисках подземных ходов. Дежурный офицер чуть не влепил в него залп из парализатора.

И все зря – выбраться в запретную зону не удалось.

Это означало, что сегодня придется искать другие пути. Ведьма, о которой говорил Намса, не давала ему покоя. По всему выходило, что двурукая ведьма – это Майя. А ну как она сунется в подземелья раньше его?

Велька стянул с ноги уборщик и отвинтил крышку водослива. Кофейный ручеек потек сквозь канализационную решетку. Тут-то и случилась неприятность: кто-то закричал в саду, руки дрогнули, и мыльная струя обдала штанину.

Одновременно с этим послышался треск.

Велька обернулся. На стене трепетал невесть откуда взявшийся черно-белый флаг. Огромный, с одеяло размером, с длинной прорехой посередине. Велька сдернул с ноги второй уборщик и что есть прыти помчался к башне.

Под стеной в траве мелькнуло что-то белое. Тая сидела, обняв колени, и с ошеломленным видом глядела вверх. Трава скрывала ее, так что были видны только голова и обнаженные плечи.

От растерянности Велька не нашелся, что сказать.