Двоепапство - Владимир Поляков Страница 38

Туда отправился и Отто, ведомы сжигающим изнутри пламенем мести. Отправившись же, внезапно привлёк к себе внимание тех, кому до него вроде и дела особого не должно было быть. Внимания Борджиа. Необычное внимание, поскольку тогда ещё не королю Италии, но уже Великому магистру Ордена Храма Чезаре Борджиа не было дело до убитых Виттерштейном палачей и инквизиторов. Хотя нет, не совсем так. Дело было, но всё совершённое вызвало у сына понтифика не негодование, а понимание с одобрением. Более того, глава тамплиеров предложим ему, беглому монаху, роскошный подарок – того самого инквизитора, да ещё, по словам дарителя «в подарочной упаковке». Это не было преувеличением. Ведь жертву доставили Виттерштейну перевязанную шёлковыми ленточками, облитую маслом и с раскрашенным под яблоко кляпом во рту. Оставалось разве что факел поднести. Что он и сделал, понаблюдав вволю за тем, как не столь медленная, но очень мучительная смерть от огня забрала последнего из виновников.

А после такого… Бывший монах понимал – долги надобно отдавать. Особенно такие, связанные с жизнью врагов. Но к удивлению своему обнаружил, что прямо здесь и сейчас от него ничего требовать не собирались. Полная свобода, доступ в библиотеки Рима и даже Ватикана, возможность бывать в святая святых Борджиа – замке Святого Ангела. Пусть и без огласки, скрыв лицо под капюшоном плаща, открывая оное лишь по разрешению. И периодические разговоры то с самим Чезаре Борджиа, то с кем-либо из его приближённых.

Разговоры. Они оказались не простыми, а с подвохом. Он понял это не сразу, а когда осознал, всё уже было кончено. В том смысле, что Отто Виттерштейн осознал – его месть хоть и свершилась, но затронула лишь исполнителей, «руки». если так можно сказать, Да и то от потери нескольких рук голова, а именно руководство инквизиторов, ничего и не потеряла, и, тем более, не испугалась. А если так, то стали ли его усилия чем-то большим, чем укус комара? То-то и оно, что не стали. Зато наполненные ядом и сочувствием слова Великого магистра тамплиеров жгли душу так, как никогда раньше:

-Ты сделал то, на что осмеливались немногие. Это достойно уважения. Но не понял, что обрубив лернейской гидре одну из множества голов, лишь освободил место для другой, вырастающей аккурат из обрубка. Хотя… В твоём случая не было позабыто и «целебное прижигание».

- Смерть в огне, Ваше Высокопреосвященство? – уточнил тогда Отто. – Но сгорел лишь последний и то тайно, в ваших же подвалах.

- Не это. Символически. Учись разделять подобные понятия, бывший монах, бывший слуга Господа.

Борджиа скалился, ничуть не смущаясь тем. что Виттерштейн ничуть не скрывал своё разочарование в вере и даже отречение не только от данных ранее обетов, но и от Христа с Богом-Отцом. Казалось, его это только забавляло. Сперва казалось. Потом обнаружилось, что и в этом аспекте будущий король Италии видел для себя пользу.

- Вставая на дорогу мести, нельзя останавливаться. Если, конечно, ты не возжелал вновь впасть во искушение смирения и всепрощения, как учили тебя с самого детства, читая библию, жизнеописании святых, проповедуя с амвонов и на городских площадях.

- Я больше не прощаю зло!

- Нет ни зла, ни добра как таковых, - вновь звучал спокойный голос Борджиа. – Ты уничтожил виновных в смерти твоей сестры. Зло это или добро? Добро для тебя, Гретхен, множества замученных инквизицией и их несчастных, сумевших уцелеть родственников, что лишились близких и получили исковерканную душу в «награду» от слуг тех, кому всю жизнь молились. Зато для Ордена святого Доминика ты и тобой содеянное есть зло безусловное. Равно как и для всех фанатично верующих, мечтающих о том, чтобы весь мир превратился в то, что хочет устроить фра Савонарола и его последователи. Посему… Зло и добро не универсальны, а ситуативны.

- Слышать такое от служителя Господа…

- Пастве, а проще говоря, стаду овец и баранов, такое и впрямь слышать не стоит. Но ты то уже давно сбросил ошейник и разучился блеять, Отто Виттерштейн, вывший сперва барашек, затем рядовой пастух блеющего стада, а нынче ставший хищником, режущим не покорно блеющий скот, а тех, кто направляет оный. Кровь, пролитая лично, смывает многие оковы. А ещё она либо просветляет разум, либо ввергает его в пучину кровавого безумия, где кровь льётся лишь для удовольствия. Именно там находятся многие инквизиторы. Почти все из их числа. И это я тебе хочу показать и доказать.

Чезаре Борджиа действительно рассказал и показал очень многое. Не просто так – впустую этот… называть его «преосвященством» Отто перестал быстро, ограничиваясь тамплиерским титулованием – а используя монаха-отступника как глину, из которой лепил нечто нужное ему. Расшатывать веру уже не приходилось, от неё остались лишь пепел и ненависть. Направить ненависть тоже труда не составляло – Виттерштейн понимал, что приказы жечь «ведьм и еретиков» отдавали другие, а не те, кого он убил. Зато не понимал до поры, что от него хотят. Не мог же он просто отправиться и пробовать зарезать или застрелить кого-то из важных фигур в Ордене Братьев-проповедников. Это бы ничего не дало… точно не Борджиа, которые не любили простые решения. Особенно те, успех которых сомнителен.

Оказалось, что он – а наверняка и не он один – был необходим для иного. Чего именно? Как «троянский конь», вкатываемый пусть не в ворота мифической Трои, но в твердыни верхушки доминиканского Ордена. Отсюда и необходимость убедиться в полной и абсолютной ненависти к инквизиторам, и в отпадении от веры, а также в том, что хватит способностей не показывать все этого.

Вот с последним и были сложности. Отто поначалу даже представить себе не мог, что согласится на даже отсутствие действий в мгновения, когда у него на глазах станут пытать или сжигать очередную «ворожею», что неизменно станет напоминать об участи, постигшей сестру. Однако… Каждый новый разговор с главой тамплиеров постепенно менял бывшего монаха. Осторожно шаг за шагом. Вера в Христа, понятное дело, уже не могла восстановится, но вот вера в нечто иное… А он любил читать, причём и о минувших событиях также. Тамплиеры! И слухи об их знаменитом проклятии, вновь вспыхнувшие после случившегося с королём Карлом Валуа и маршалом де Ла Тремуйлем.

И не в проклятии дело, но в том, что за обвинения были предъявлены Ордену Храма. После того, что говорил нынешний Великий магистр, как-то легче было поверить в то, что и прежние также не были очень уж ревностными и смиренными служителями господа. Но не то чтоб это сколько-нибудь смущало Виттерштейна. Равно как и произносимые Борджиа слова, раз от раза становившиеся всё более еретическими... для других.

«Любые принуждения значат лишь то, что данные под давлениями и угрозами клятвы не имеют никакой силы…»

«Обман и есть обман, но обман детей есть нечто совсем уж мерзкое. А когда детям внушают мысли о греховности лишь из-за рождения – есть ли нечто более лицемерное?»

«Как относятся к тебе, так и ты относись. Зеркало - вот есть идеальное отображение того, как должно поступать на добро и зло в отношении тебя».

«Делая доброе в своём понимании, ты бросаешь добро в воду. Оно может вернуться, а может и кануть в бездну».