Разжигая пламя - Ольга Ясницкая Страница 38

— Да плевать, все вы хороши! А ты, — она строго глянула на Девятнадцатого, — бессмертным, что ли, себя почувствовал? Думаешь, получится остаться в стороне? Ошибаешься, дружище, попадёшь под раздачу, как и все остальные.

Девятнадцатый сердито насупился, но спорить не стал. Мозги, может, и куриные, но хватило и их, чтобы понять: все уже на пределе, раз даже Восемьдесят Третья возникать начала.

— Перо уже наверняка предупредили, — продолжила старшая, понизив голос. — Так что хорош скулить, с нами скоро свяжутся. Советую эту тему больше не поднимать и молча ждать дальнейших инструкций. И да, чуть не забыла. Сорок Восьмой, поди сюда, разговор есть.

Харо неохотно спрыгнул с койки, по пути двинул сапогом по перекладине кровати Девятнадцатого, так, для порядка, чтоб не расслаблялся.

Старшая отвела его в сторону, смерила изучающим взглядом:

— Есть кое-что не для чужих ушей. Если вдруг спросит кто, скажи, что в ту ночь дежурил у спальни Луны, а Двадцать Первый — у Ровены. Всё понял?

Харо с подозрением нахмурился. Для чего такая путаница? Он дежурил — ему и расхлёбывать, если понадобится. А тут прям Морока в самое пекло.

— Не, подруга, за себя сам отвечу, — сплюнул он. — Никого я подставлять не собираюсь.

— Ты меня не понял, это приказ, Сорок Восьмой, — отрезала Восемьдесят Третья. — Во-первых, никого ты не подставляешь, Двадцать Первого я тоже отмазала. Во-вторых, не знаю, что там Ровена в тебе увидела, но ты ей нужен. Она мне не простит, если вдруг что.

— Мне насрать, что она там тебе прощать будет…

— Всё, разговор окончен!

Харо от злости сжал кулаки. Проще завалить десяток месмеритов, чем спорить с этой упёртой ослицей. Кто её вообще просил лезть! Какая ей, к чертям собачьим, разница, что там между ним и принцессой! Да и нет никакого «между» и быть не может.

Тут вспомнились слова девчонки. Точно, хотел же спросить, и раз уж выпала возможность, смысл откладывать на потом?

— Принцесса кое-что упомянула в разговоре, сказала тебя спросить.

— Не поняла, о чём ты?

— Ну… это… о каком-то сходстве говорила.

На губах Восемьдесят Третьей промелькнула улыбка:

— Ты ведь и сам всё прекрасно понял, зачем спрашиваешь?

Вот, значит, как: девчонка — осквернённая. Любопытно. Не так уж она и проста, раз умудрилась выжить среди свободных, не выдав себя. Впрочем, и раньше не считал её простушкой: мозгов же хватило заварить такую кашу.

Так и тянуло спросить, что такого она умеет, но выказывать интерес не хотелось. Пусть хоть взглядом испепеляет, ему-то что до этого.

Восемьдесят Третья, явно почувствовав его мысли, опустила руку на плечо и заглянула в глаза:

— Зря бежишь от себя, Харо. И тем более зря — от неё.

С этими словами она вернулась к остальным, оставив его в полном замешательстве. Ещё непонятно, что хуже — то, что считала его без согласия, или то, что назвала впервые не по номеру. Чего точно хотел меньше всего — чтобы лезли в его голову, сам разберётся, без посторонних.

Девчонка опасна для него. Странно, что Восемьдесят Третья не понимает таких очевидных вещей. Просто нужно не забывать, кто он на самом деле, и всё встанет на свои места, и все ответы давно уже в голове, а советы других только сбивают с толку, путают.

«Шла бы ты в жопу со своими наставлениями!» — Харо сплюнул и уже собрался вернуться к активному созерцанию потолка, лёжа на койке, как внезапно двери казармы распахнулись.

Глаза, привыкшие к полумраку, резанул яркий свет. Он недовольно оскалился, глядя на кучку львов с револьверами наготове.

— Слушай сюда, выродки! — крикнул один из них, стараясь придать своему виду пущей грозности, но на последнем слове голос предательски сломался, сделавшись писклявым, как у малолетней девчонки. От неожиданного конфуза стражник запнулся, обвёл казарму смущённым взглядом и прочистил горло. — Всем на выход. Пошевеливайтесь.

— Как прикажете, господин, — донёсся позади голос Слая.

«Господин» у него вышло точь-в-точь пискляво, как и у гвардейца, что вызвало бурное ржание соратников.

Один из львов хохотнул, но тут же пристыжённо потупился под тяжёлым взглядом старшего.

Стражники молча посторонились, пропуская осквернённых. Харо, дождавшись, пока глаза полностью адаптируются к солнечному свету, вышел последним.

На тренировочной площадке уже дожидались с два десятка львов, в центре стоял начальник гвардейцев и нетерпеливо наматывал кнут на руку.

— Осквернённые, стройся! — рявкнул он, усмехаясь в ус чему-то своему.

Харо вклинился рядом с Восемьдесят Третьей, пропустив мимо ушей недовольное ворчание Двести Тридцать Четвёртого:

— Ты же сказала, что отмазала Морока.

— Это не за ним, — небрежно бросила та, не сводя глаз с начальника гвардейцев.

— В смысле?

— Я здесь старшая, мне и отвечать, — Восемьдесят Третья задумчиво посмотрела на него.

— Месмерита тебе лысого в зад, подруга! — он шагнул из строя, но Восемьдесят Третья схватила его за рукав и потянула назад.

— Уймись, придурок! Я для себя это делаю, старый долг возвращаю.

Харо собрался возразить, но начальник гвардейцев зычно гаркнул, призывая к тишине:

— В связи с последними событиями стало известно, что среди вас есть те, кто недобросовестно выполняет свои обязанности. Ваш господин очень недоволен вами, осквернённые. Будь я на его месте — перевешал бы всех на Площади Позора в назидание другим, но Его Величество слишком великодушен, и как бы я ни считал наказание чересчур мягким, вынужден подчиниться его приказу.

Харо стиснул зубы: хрена себе великодушие — отходить кнутом до полусмерти. Придёт день, тварь, и ты сам узнаешь истинное великодушие осквернённых.

Начальник королевской гвардии медленно обвёл всех взглядом:

— Номер восемьдесят три, выйти из строя!

Старшая немедля выполнила приказ, остановившись в нескольких шагах от своего палача, уже готового провести экзекуцию.

— Раздевайся и на колени, — приказал начальник.

В Терсентуме порка была самым ходовым наказанием, позорным, унизительным. Конечно, хлестали не слишком усердно, но чтобы запомнилось, и надолго. Страх и боль — лучшие средства контроля, как нередко повторял Керс.

Полностью оголив торс, Восемьдесят Третья повернулась спиной к палачу и опустилась на колени.

Среди львов прошлась волна одобрения, пошлые свисты:

«Хорошие сиськи!»

«Я б помял…»

Начальник гвардейцев замахнулся. Звонко щёлкнул хлыст, рассекая воздух, и изящным мазком оставил после себя на коже тонкую полосу. Десятки пар глаз свободных упивались кровью, медленно проступающей из ровной длинной раны. Смотрящие впитывали в себя боль, наслаждаясь запахом металла, торжествовали, как вороны над поверженной жертвой в предвкушении пира. Они жадно алкали криков, стенаний, мучений, но назло всем Восемьдесят Третья не издала ни звука, даже почти не шелохнулась. Лицо она спрятала от взглядов соратников — вдруг выдаст свою слабость, стыдно.