Назад в СССР - Валерий Рожнов Страница 38

– А куда ему идти?

– Да куда угодно! Пусть проваливает ко всем чертям! Пусть хоть в канаве спит!

– Это слова комсомольца?

– Нет. Это мои слова!

– Уже ревнуешь?

– К кому? К нему?

– Да.

Виктор подошел ближе:

– Он же ненормальный! Ты что, не видишь?

– А по-моему, он симпатичный. Просто ему не везет в жизни.

– Не везет псам, у которых нет хозяев. А он может о себе позаботиться! Это его проблемы.

Наташа положила руку на плечо Виктора.

– Это ненадолго, – примирительно сказала она. – Может, всего на пару дней. Потом он сам уйдет. Потерпи…

– Ладно… Я потерплю… Но все равно он мне не нравится!

– Знаю.

Виктор захотел обнять и поцеловать Наташу, но она отстранилась.

– Не надо, не сейчас, – прошептала она. – Мы же не одни…

Виктор отпустил ее.

– Ты же знаешь, что я к тебе чувствую, – тихо произнес он.

– Знаю.

Наступила неловкая пауза, которая никак не находила разрешения.

– Ладно, я пошел. Будь осторожнее!

– Хорошо.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Виктор вышел из квартиры, и Наташа закрыла за ним дверь. Потом вернулась в гостиную и села за стол. Антон закончил есть и откинулся на стуле.

– Ромео ушел?

– Да.

– Жутко ревнивый парень, – заметил Антон, ковыряя в зубах зубочисткой.

– Он хороший, просто немного злится.

– Я его понимаю.

– Что ты понимаешь?

– На его месте я бы тоже злился.

Наташа промолчала. Встала и начала собирать тарелки.

– Я тебе помогу.

Их руки соприкоснулись. Звякнули тарелки.

– Не надо. Я сама.

Она собрала тарелки, вилку и нож. Улыбнулась Антону.

– Иди отдыхай. У тебя был трудный день.

– Да уж.

– Иди.

– Хорошо.

Собрав тарелки, Наташа вышла из зала. Антон проводил ее взглядом. Потом поднялся и пошел в комнату брата, стал смотреть фотографии, развешанные на стене. Затем прошелся по комнате и сел на кровать поверх покрывала. Ему не верилось, что этот день закончился.

В комнату вошла Наташа. В руках она держала чистое постельное белье.

– Давай я застелю постель, – сказала она.

Антон поднялся и отошел в сторону.

– Где ты работаешь? – спросил он.

– В музыкальной школе, – ответила она, расправляя свежую простынь. – Преподаю детям музыку.

– Тебе нравится?

– Я люблю свою работу.

– Все эти сольфеджио…

– Да…

– Я тоже в детстве ходил в музыкальную школу.

– Правда?

– Да. Но я ее бросил.

– Почему?

– Не знаю… – Антон пожал плечами. – А сейчас жалею.

Наташа закончила застилать постель и повернулась.

– Почему жалеешь?

– Вообще-то я в первый раз пожалел.

– Ну, это бывает.

Возникла неловкая пауза. Оба не знали, что сказать напоследок. Наконец Антон произнес:

– Прости меня, что я так вломился в твой дом… и в твою жизнь…

Наташа опустила голову и ответила:

– И ты прости меня…

– За что?

– За погреб. Ты мог погибнуть из-за меня.

– Не беспокойся. Не мог.

– Ты в рубашке родился. Там почти три метра высоты. Запросто можно шею свернуть.

– Я могу упасть с девятиэтажного дома, и ничего со мной не будет.

– Так не бывает.

– Могу показать.

Наташа отошла к двери и повернулась.

– Не надо. Так все равно не бывает.

Антон сел на кровать и произнес загадочно:

– Если знаешь свое будущее, то – бывает.

– Но никто его не знает.

– Но почему… Есть люди…

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Антон.

Весь следующий день Антон проспал. Он не слышал, как Наташа встала, приготовила ему завтрак, собралась на работу и ушла. Не слышал, как шумели дети за окном, как лаяли собаки и ругались домохозяйки. Проснулся он только под вечер – встал, засунул ноги в тапки и прошелся по квартире. Первый раз за несколько дней он ни от кого не убегал, не прятался и ничего не опасался.

В ванной комнате Антон порылся в шкафчике над зеркалом и нашел бритву, очевидно, принадлежащую брату Наташи. Он намылил лицо мылом и не спеша побрился, тщательно вымыл бритву и положил на место. Потом сделал себе легкий массаж лица и побрызгал одеколоном «Шипр». Запах был резкий и неприятный. Да, сказал себе Антон, это не Amouage.

Затем он прошел на кухню и сел за стол. Перед ним стояла тарелка с холодным омлетом, стакан молока и сдобная булочка. По краям от тарелки лежали вилка и нож.

Последний раз завтрак ему оставляла мама. Она тоже жарила ему омлет и наливала стакан молока. Антон вспомнил детство. Казалось, что оно было только вчера. Он с трудом удержался от крика: Мам, можно еще молока?

Как это все вернуть? Никак. Стареет наше тело, но не душа. Она все помнит. В этом проблема. Антон помнил вкус омлета и молока из детства, и он был точно такой же. Он помнил все, что было с ним за последние тридцать лет, до мельчайших подробностей. И теперь, когда он оказался в другом времени, все это вроде как и не имело смысла.

Антон встал из-за стола и поймал себя на мысли, что воспоминания вообще несут в себе мало смысла, даже если ты и остался в своем времени. Какой в них толк, когда они ничего не меняют? Опыт? Но мы все равно совершаем старые ошибки, раз за разом. На ум пришли горькие слова Сартра: «Человек – это бесполезная страсть».

Антон захотел курить. Он поискал сигареты на кухне и в гостиной, но не нашел. Тогда он надел вьетнамские кеды, натянул синий петушок на голову и пошел на улицу за сигаретами. Ему пришлось пройти пару кварталов, прежде чем он увидел курящего человека. Это был работяга в таких же, как и у Антона, тренировочных штанах и застиранном коричневом свитере.

Лицо испитое и доброе. Доброе и испитое. Но больше испитое…

Работяга достал пачку «Беломора» и выбил щелчком одну папиросу для Антона. Помог прикурить и ушел.

Антон затянулся и закашлялся. Пошел обратно домой, и вдруг из-за угла ему навстречу выехала милицейская машина. Антон отвернулся, наклонил голову и пошел в другую сторону. Машина его догнала и стала медленно ехать рядом. Люди в машине внимательно разглядывали Антона и тихо переговаривались. Антон ускорил шаг, но машина не отстала. Антон шел, стараясь не выдать беспокойства. Вдали появилась девушка. Это была Наташа. Она шла навстречу по тротуару и улыбалась. Антон раскинул руки, подбежал к ней и обнял. Он страстно прижался к ее лицу губами и стал целовать.