Инфернальный реквием - Петер Фехервари Страница 38

– А вот и нет! – настаивает хирургеон, проводя по его руке своей иссушенной культей. – Только это имя сейчас имеет значение. Если истинное прозвание нашло тебя, от него уже не отвязаться!

– Выходит, ты ничего не можешь сделать, – произносит Иона, сжимая кулак так сильно, что ногти пронзают кожу.

Тайт чувствует на них кровь, а также тихий отголосок благословенной боли. Такие бессильные движения уже стали привычкой – или даже страстью. Его другая рука, ведомая иным стремлением, вытаскивает пистолет из-под истрепанной куртки.

– Ты не можешь мне помочь.

– Я могу помочь тебе обрести себя, пупсик. Показать, как… изменить пути своей жизни!

Мутантрица Иморо снова хихикает, словно ее позабавила понятная лишь ей шутка.

– А если хорошо заплатишь, я, того и гляди, даже…

Иона всаживает лазерный заряд ей в глотку. Пока карлица падает, а бессмысленно бормочущая свора ее последователей бросается к нему, Тайт успевает открыть шквальный огонь, истребляя вырожденцев, как вшей. Ему хорошо. Здесь, в глубине жалкого технозакутка, в окружении чудовищ и отвратительной правды о самом себе, Иона почти сдается под напором неизменной ярости. Она всегда с ним, тлеет под оболочкой его мыслей, как жаркий уголь под слоем пепла. Если он поддастся, последуют несколько секунд вины, а затем лишь сладкое алое забвение гнева и долгая расплата за все те страдания и ненавистные загадки, что спустила на него Галактика. Капитуляция и триумф, сплетенные вместе.

– Гори, – произносит Иона, пристрелив безногого человека-слизняка, который вцепился в его ботинки. На лице Тайта – широкая улыбка. – Пусть все сгорит! – кричит он, убивая жилистого мужчину с тремя сращенными лицами. Одно из них смеялось, второе плакало, а третье злобно рычало.

Как и всегда, Иону спасает сестра. За миг до того, как поддаться безумию, он видит перед собой образ Мины, исполненный скорби, и успевает опомниться. Если впустить в себя неистовство, дать ему по-настоящему впиться зубами в душу, от него уже не избавиться. И тогда Тайт не сможет найти сестру, потому что перестанет искать. Забудет о ней. Этого нельзя допустить.

Поэтому Иона заметает раскаленный уголь своей души пеплом и снова обращается в лед.

– Я – ничто, – произносит он, и становится по слову его.

Он бездумно истребляет оставшихся мутантов – стреляет, перезаряжает и убивает с эффективностью боевого сервитора, исполняющего протокол ликвидации. Такое случалось уже много раз и наверняка произойдет вновь. Тайт не меньше шести лет брел по длинной, залитой кровью дороге из Карцерия, скованного адской ночью, в трущобы мутантов на Хараме, но подозревает, что скитания только начались.

Окончив зачистку, Иона обнаруживает, что Мутантрица Иморо почему-то еще жива. Стоя над ней, он слышит бульканье из опаленной и разодранной глотки карлицы. Иона не сразу понимает, что тварь смеется.

Темные капли крови оросили страницу. Спустя мгновение они исчезли, поглощенные голодным пергаментом. Тайт с отвращением отдернул руку. Книга давно присосалась к его душе, но будь он проклят, если согласится включить в договор еще и жизненную влагу.

«Проклят?» – хмуро усмехнулся Иона.

– Думаю, поздновато об этом беспокоиться, а? – по секрету признался он еретической книге.

Конечно же, теперь еретиком был сам Тайт, ведь именно он заполнил большую часть страниц словами, родившимися из его впечатлений и озарений. Таинственный пролог тома стал семенем, откуда произросло все остальное: и текст, и странствия. Одно вело за собой другое, каждый пассаж, давшийся тяжким трудом, намекал на новые неизведанные горизонты, где неизменно таились новые ужасы и темные откровения, которые предстояло записать, а затем поразмыслить над ними. Иона приносил самого себя в жертву повествованию, ведущему не иначе как в бездну, и оно утягивало автора за собой с каждым исписанным листом, с любым сделанным шагом.

«Книга твоя, Иона Тайт, – заявил когда-то самопровозглашенный творец с серебряными глазами. – Закончи ее».

Угрюмо обдумывая встречу с палатиной, Асената добралась до своей комнаты, но затем прошла по коридору к соседней двери. Во второй раз за ночь она замерла в нерешительности перед чьей-то дверью.

«Мне нужно с ним поговорить», – решила Гиад.

Робко, но настойчиво она стучалась почти минуту, пока Иона наконец не открыл. Его лицо обмякло, а мутные глаза словно смотрели куда-то вдаль. На секунду Асената испугалась, что он не узнаёт ее, но в то же мгновение во взгляд Тайта вернулась острота.

– Сестра Асената, – пробормотал он, – тебя явно что-то беспокоит.

– Как часто они случаются? – спросила Гиад без всякого предисловия. – Поругания?

Иона устало тряхнул головой и отступил в сторону:

– Ты лучше зайди.

Воздух в комнате вонял чем-то посильнее его обычных палочек лхо. Возможно, обскурой? От висящего в комнате дыма у Асенаты закружилась голова, в которой и так неудержимо вертелись сбивающие с толку мысли.

«Неудивительно, что он был не в себе», – рассудила сестра.

Внимание Гиад привлекла яркая лампа на столе. Рядом с ней лежала толстая книга, раскрытая почти у самого конца. Гиад успела заметить, что изящно выведенные буквы заполняют лист где-то до середины, но Иона захлопнул том, прежде чем Асената успела что-либо прочитать. Синий кожаный переплет книги украшали два серебристых разряда молнии, один чуть повыше другого. При всей простоте символа казалось, что он наполнен… чем? Значимостью? Возможностями?

– Ты что-то пишешь? – спросила Асената, указав на письменные принадлежности на столе. Очевидно, священник, как и она сама, предпочитал перо и чернила.

– Я говорил тебе, что все из-за книги, – ответил Иона, убрав том в ящик. – А что касается твоего первого вопроса, то у меня нет ответа, сестра. Как часто они случаются? Слишком часто, я бы сказал, но это только мои догадки. Мы можем ощущать изменения, но не отслеживать их.

– Потому что сами преображаемся вместе с ними, – произнесла Гиад, интуитивно следуя за ходом его мыслей. – Они преображают нас.

– Одно такое тебя только что крепко достало, да? – вздохнул Иона, по-стариковски опускаясь в кресло. – Но уже ускользает из твоей памяти.

– Почему так происходит?

Они часто разговаривали в оставшиеся дни путешествия, и между ними даже завязалось нечто вроде осторожной дружбы, но раньше Гиад никогда не поднимала эту тему. Слишком нелегко допустить вероятность того, что пространство и время – сама реальность – могут занемочь. Как лечить такую болезнь?

– Почему? – настойчиво повторила Асената. – В чем причина?

– Я не знаю. Может, кто-нибудь дергает нас за ниточки, и мы танцуем. Или рвет их, желая посмотреть, что получится. – Иона кисло улыбнулся ей. – Или же все расплетается само собой, и в происходящем нет никакого смысла.