Нервы - Лестер Дель Рей Страница 39

– Ничего. Мы с самого начала знали, что это не сработает, не так ли? Мистер Палмер… он скоро будет приходить сюда, и мы снова будем строить новые планы. Я думаю, самое лучшее нам уезжать отсюда. Палмер, я – мы в большей степени теоретики и, простите меня, вы, доктор, тоже. Йоргенсон был человеком дела, практиком. Нет Йоргенсона, нет… ничего не выгорит!

Мысленно Феррел готов был согласиться с тем, что отсюда пора уходить, и побыстрее! Но он также знал, что на это скажет Палмер: сдаваться и опускать руки было не в его правилах. И, кроме того, этот взрыв, раз уж он произошел, да при этом еще был причинен серьезный ущерб, будет лишним, и превосходным поводом для враждебно настроенных организаций усилить свое давление. Возможно, им даже удастся убедить комитет конгресса пойти дальше в ужесточении мер, предусмотренных обсуждающимся законопроектом, и заставить все станции переместиться в такие медвежьи углы, куда ни одного рабочего силком не затянешь. Или, что еще хуже, шайка полусумасшедших «активистов», которые все время кричат, что пора прекратить любые манипуляции с радиоактивными веществами, сможет взять производство под свой контроль. Если, благодаря какому-то счастливому повороту судьбы, Палмеру удастся спасти завод и при этом больше никто не погибнет, а имуществу не будет нанесен еще больший ущерб, более трезвомыслящие силы в правительстве получат еще один довод в пользу того, что атомная промышленность может быть безопасной, если все делать как надо, а прибыль и просто польза, которую приносит продукция Национальной Атомной Компании, перевесит все возможные риски. Но…

– Просто скажите мне, что случится, если все это взорвется, – сказал он.

Дженкинс пожал плечами и, закусив нижнюю губу, принялся перекладывать у себя на столе листки, испещренные физическими символами.

– Об этом можно только догадываться. Представьте себе, что три тонны новейшей армейской взрывчатки взрываются за миллиардную долю секунды. В обычных условиях она горит медленно и спокойно – как обычный костер. Все образовавшиеся газы свободно выходят наружу, и у них на это есть достаточно времени, так что все происходит тихо и мирно. А теперь представьте себе, что вдруг все вещество вспыхнуло в одночасье. Тогда здесь будет такая воронка, а попросту – дыра в земле от Гудзонова залива до Мексиканского, а на том месте, где сейчас Средний Запад, будет плескаться море. А если рассчитать это с других позиций, то всего-то и будет дел, что в радиусе пятидесяти миль погибнет все живое. Возможны и промежуточные варианты, но все это дело случая, на который мы и полагаемся. Это все-таки не водородная бомба.

Дока передернуло. Он-то представлял себе, как завод взлетает на воздух и рассыпается на мелкие кусочки… ну, может быть, еще пара зданий в округе. Но о том, что сейчас сказал Дженкинс, он даже не думал. В его представлении все, что происходило на заводе, имело значение только для близлежащих территорий. Теперь ему стали понятны страхи, которые постоянно подавлял в себе Дженкинс. Они были не плодом разыгравшегося воображения, а результатом взвешенных расчетов, в которых он исходил из своего знания предмета. Феррел посмотрел на их фигуры, склоненные над листками с вычислениями, на напряженные лица людей, занятых очередной проверкой своих собственных выкладок – цифра за цифрой, знак за знаком, – в поисках какой-нибудь лазейки, которую они просмотрели. Док решил оставить их.

Потеряв Йоргенсона, они потеряют последний шанс, а за Йоргенсона отвечал он. Ответственность за будущее завода целиком и полностью лежала на плечах главного хирурга, на его, Феррела, плечах. Но никаких решений к нему не приходило. Если это поможет, он готов установить прямую нервную связь между мозгом и органами речи, изолировать все остальное тело и блокировать все нервные каналы ниже шеи, использовать искусственную гортань, чтобы заменить естественный ток воздуха сквозь голосовые связки. Однако, посмотрев на показания датчика излучения, Феррел понял всю тщетность этих мыслей: при таком количестве радиоактивного вещества, что скопилось в его теле, нервные импульсы просто не смогут пробиться от мозга – излучение будет отбрасывать их назад, даже если допустить, что мозг Йоргенсона не поврежден, а это само по себе было сомнительно.

К счастью для него, вещество было очень равномерно распределено по всей голове и нигде не образовало скоплений, что неизбежно привело бы к непоправимым повреждениям головного мозга. Но то, что можно назвать удачным стечением обстоятельств, может одновременно быть и бедой: так как вещество равномерно распространилось в тканях организма, его нельзя было удалить никакими известными медицинской науке средствами. Не было надежды, что сработает такой старый и простой прием, как давать ему читать написанные на листе бумаги вопросы и заставлять диктовать ответы, моргая глазами «да» – «нет» и выбирая буквы из алфавита, который будут держать перед ним.

Нервы! Нервы Йоргенсона были блокированы, но разве нельзя то же самое сказать и про остальных? – думал Феррел. Возможно, решение существует, и оно где-то рядом – стоит только протянуть руку, – но никто не замечает его… не замечает, потому что нервы у всех на заводе сведены страхом и напряжением ожидания, и это не дает им думать.

Дженкинс, Палмер, Хокусаи: если бы точно такая же задача встала перед ними в теории, любой из них, возможно, нашел бы решение, но сознание того, что это решение жизненно важно, только мешало. То же самое можно было сказать и о Ферреле, о его попытках отыскать правильный подход к лечению Йоргенсона. Какие бы усилия он ни принимал для того, чтобы расслабиться и спокойно систематизировать в своем сознании на первый взгляд разобщенные сведения и ни с чем не связанные обрывки информации, он раз за разом возвращался к мысли о том, что надо что-то предпринять, и предпринять немедленно! За спиной Феррела послышались усталые шаги, и он обернулся: в операционную зашел Палмер. Ему нельзя было находиться здесь, но о рутинных правилах все уже позабыли за долгие часы, проведенные этой ночью у операционного стола.

– Как Йоргенсон? – этот вопрос уже воспринимался как дежурная фраза для начала разговора, и Палмер задал его обычным тоном.

Взглянув на лицо Феррела, он сразу же прочитал на нем ответ, и понял, что не произошло ничего нового.

– Хок и Дженкинс еще здесь?

Док кивнул и тяжело направился в сторону кабинета Дженкинса. Там от него не было никакой пользы, но его преследовала мысль о том, что, если переключить внимание на что-то другое, на поверхность всплывет нечто, упущенное раньше.

Кроме того, ему было просто интересно, и хотелось знать, что происходит. Он плюхнулся в последнее свободное кресло, а Палмер пристроился на краю стола.

– У вас есть знакомый спиритуалист, Дженкинс? – спросил Палмер. – Если да, то я уже почти готов к тому, что нам придется вызывать дух Келлара. Это был просто Штайнмец от атомной физики, и надо ж случиться так, что он умер еще до того, как открыли И-R, и теперь мы не можем даже предположить, сколько времени нам отведено на решение этой головоломки. Эй, что с вами?

Лицо Дженкинса вдруг приобрело странное напряженное выражение, углы губ передернула судорога, а сам он неловко откинулся назад в своем кресле. На вопрос Палмера он только отрицательно покачал головой: