Аборигены Прерии - Сергей Калашников Страница 39

Тихий ужас у него начался с тех пор, как связался он с этой непоседой. Еще и года не прошло, а словно целую жизнь прожил.

Ну вот, отстрелял образец, и на душе снова сделалось неспокойно. Оружие работало прекрасно, можно его тиражировать. И даже понятно, как переделать те экземпляры, которые они изготовили раньше. И опять в голову вернулись непростые мысли. Ну-ка, проанализируем их! С чего все началось? А с того, что Делла спросила, откуда у него берутся желания. Так откуда же? Что еще он может припомнить по этому поводу?

Ха. Она ведь рассказала ему все сама. Давно, еще при первой встрече. «Боюсь солгать, боюсь кого-нибудь обидеть и боюсь пожелать того, чего на самом деле мне не надо» – вот ее ответ на вопрос о том, чего она боится. Значит, его юная женушка всерьез опасалась захотеть того, в чем не нуждалась. То есть осмысливала собственные побуждения. Анализировала, для чего ей то, что вдруг понравилось.

Отлично. Из клубочка непоняток выставился крошечный кончик. Потянули!

Первый вопрос – а чего же всегда желал он? Да кучу всякой всячины! Игрушки, лакомства, удобства, красивые вещи и престижные визоры. А почему?

Степан долго ковырялся в памяти, и получавшиеся ответы ему не очень нравились. В основном получалось, что он видел что-то у кого-то, у прохожих или в рекламе, в передачах подмечал или слышал упоминания, а потом желал этого самого для себя. Но ведь это же зависть! Он – великий завистник!

И большинство людей вокруг ведут себя точно так же, как и он. Просто у одних больше денег и они могут себе позволить то, для чего у других средств недостаточно. И эти другие делают вид, что им этого и не нужно. Но это уже к делу не относится, потому что значение имеет только одно обстоятельство – миром правит зависть. От нее проистекает большинство человеческих потребностей, и, следовательно, на их реализацию направлены основные ресурсы мира людей.

Аж крякнул от досады на себя прошлого. Каким же он был наивным. А сейчас?

Прислушался к внутреннему голосу. Пожалуй, и сейчас он вполне способен захотеть чего-то привлекательного, увидев это у других. Но теперь он сможет в себе разобраться.

Ох Делка, ох колдунья! Что же она с ним сотворила! Изувечила морально.

Зато ответ на вопрос о смысле жизни нашелся в одно действие – каждый человек живет для того, чтобы исполнялись его желания. Хм. Он ведь это недавно где-то слышал.

Ново-Плесецк очень маленький город. Тут живет всего тысяч двадцать народу и имеется ровно две школы. Одна – на незастроенном пространстве, отделяющем Сити от Белого Города, – расположилась на живописном пологом склоне, покрытом ухоженной травой, и окружена редкими перелесками. Вторая втиснулась на стыке портового и промышленного районов там, где смыкаются их дальние от залива жилые части.

В первой школе учатся детишки из семей работников сферы управления и бизнесменов. К их услугами и отличный стадион, и конюшни с лошадьми, и даже поле для гольфа. А второй храм знаний – для всех остальных. Спортивная площадка тут тесная, классы большие, и повсюду вечная сутолока оттого, что после уроков начинают работать разные кружки в тех же помещениях. Кто поет, кто лобзиком выпиливает, лишь бы по улицам не шлялись.

Вот сюда Степан и заглянул впервые в жизни, чтобы разыскать дядю Ляпу. Еще на работе узнал, что его биплан садится на аэродроме, и договорился о встрече. Прямым текстом они не поминали ни имени Деллы, ни имени Клары, но понятно, что привез ему гость какую-то весточку именно от супруги. В последнее время на Полигоне показываться некогда – надо подгонять пропущенный материал за целый год.

Впрочем, в самой школе дяди Ляпы не оказалось, зато из подвала слышались характерные выстрелы «десяток». Понятно, что за учебные пособия доставил сюда этот мужик. А вот у них на холме стрелковой секции нет; кому хочется – в городских тирах тренируются.

Степа снова связался с приехавшим с Морковкина человеком и, взяв «поводок», через несколько минут был на месте. Здесь, в тесноватом квартале, застроенном домиками для рабочих, расстояния невелики – не то что у них в Белом Городе, среди обширных ухоженных участков. Собственно, теснота тут относительная, это все-таки не многоэтажки земных городов, которые он помнил с детства.

Однако для дома такого размера людей за столом было чересчур много – гость поспел к ужину, и на лавке, стоявшей вдоль длинного стола, ему освободили место – подвинулись. За последнее время Степану многое стало представляться в другом свете, особенно после пребывания среди таких же простых ребят на острове, так что он даже не подумал проявлять стеснительность или дожидаться прямо сформулированного приглашения. Просто сел, и перед ним оказалась тарелка с гречневой кашей и мясом.

Вот это да! Гречка здесь редкое лакомство, ее ввозят с Земли. А тут – богатырские порции и добавка без ограничений. И отличный кефир. После смены аппетит всегда хороший, так что меню отработал полностью. Другие сотрапезники – мужчины, женщины и подростки – застольных бесед не вели и хотя одеты были проще, чем он привык, никакого особого чувства не вызывали. Дядя Ляпа протянул тонкую папку с несколькими листочками, и Степа тут же их просмотрел. Нет, это не слова любви или нежности, Делла его ими не баловала. Расчеты к наброскам боеприпасов для «десятки», что он ей оставлял.

А застолье не завершилось. Никто не расходился. Пока гость изучал послание от жены, дядя Ляпа начал повествование, и стало интересно послушать.

– Точно я, конечно, немногое помню, маленький тогда был, но, когда тряхнуло и полыхнуло на атомной станции, все бросились врассыпную. Папа подхватил меня на руки, а Олька тогда еще была у мамы в животике. Так мы и пошли. Сзади зарево – я его хорошо видел, потому что папа меня держал так, что я смотрел назад. Шли мы навстречу ветру, и мама толкала коляску с продуктами.

Когда дорога закончилась, колеса перестали катиться, и я пошел ногами, а папа нес на палке два мешка. Людей вокруг становилось все меньше и меньше – одни отставали, другие уходили вперед, отклонялись в стороны, опять же. Но несколько семей постоянно держались рядом. Когда завечерело, мужчины принялись огораживать место ночлега, а потом всю ночь горел большой костер, и два человека с заостренными палками сторожили.

На четвертый день добрались до скотного сарая, выгребли навоз, натаскали внутрь земли и по полу рассыпали, чтобы не так сильно пахло. Переночевали. После этого стало проще – разыскали хозяина постройки, а у него нашлись телеги и лошади, он и подвез нас до залива Тылка, а дальше мы плыли на лодке – не знаю, откуда она взялась. Потом папа нанялся батраком к человеку, который выращивал горох. Вот его-то, горох этот, я помню прекрасно. Собирал его, лущил и рассыпал на просушку. Кормил нас хозяин тоже в основном горохом, хотя, не стану возводить на человека напраслину, харчились мы из одного котла с ним и его семьей. С его сыном рыбачили или в Эолке – речка там такая, или в озерце неподалеку.

Потом откуда-то взялась хорошая лодка, тогда мы стали бегать на промысел в залив – там рыба лучше, и вот тут от людей с побережья узнали, что в экспедицию, прибывшую сюда из Омского университета, требуются работники. Мне уже было лет семь, а тут обещают, что спецодежду выдадут, будут кормить, и еще «наган». Я, даже не спросясь у папы, побежал записываться, а вот брать меня не захотели. Насмехались, что маленький. Я заупрямился и устроился рядом в шалаше, ждать, что они передумают, потому что сам к себе относился как к человеку серьезному, добытчику и вообще самостоятельной личности, способной не пропасть в наших диких местах. А потом явилась к ним в базовый лагерь группа детишек ненамного меня старше, и вот их почему-то приняли рабочими.