Властелин знаков - Павел Марушкин Страница 39

На следующий день мы отправились в путь. Я уже говорил о способности старого монаха совершать далекие прогулки; но в тот раз он едва не доконал меня! Мы вышли затемно; солнце поднялось в зенит, потом стало клониться к западу и, наконец, исчезло за горной грядой — а мы все шли и шли, покуда мои ноги не стали заплетаться. Я-то считал, что усвоил уроки Бенба и теперь могу потягаться с ним в выносливости. Как бы не так… Следующим утром он пояснил мне любопытную вещь: оказывается, дело было в своего рода гипнозе. Фокус состоял в том, чтобы заворожить самого себя; для этого годился лишь определенный ландшафт с часто повторяющимися, похожими друг на друга элементами. К середине дня мы спустились в узкую долину, поросшую сосновым лесом: чередование стволов, по мнению Бенба, должно было помочь мне впасть в транс. Этого, однако, не случилось — ни в этот день, ни на следующий. Лишь на четвертые сутки пути у меня что-то начало получаться; я поймал своеобразный ритм ходьбы, странным образом созвучный окружающей природе — и сам не заметил, как пролетело время. По моим прикидкам, мы прошли в общей сложности верст триста — не такое уж большое расстояние по тамошним меркам. Целью путешествия было горное озеро в окружении голых скалистых вершин и низкорослого сосняка. Там, на берегу, имелась неглубокая пещера, скорее даже ниша в нависшем над водой утесе. Бенба дал мне понять, что в ней мы и заночуем. «То, что даст тебе новое зрение, — сказал он, — спрятано дважды: в глубинах этого озера и в моем сне». Насколько я его понял, нам предстояло увидеть один сон на двоих — вещь, по моему тогдашнему разумению, невозможная. Тем не менее я безропотно выполнил все его указания, вяло размышляя, какую статью мог бы написать для университетского вестника по возвращении в Петербург.

Места в нише хватило как раз для нас обоих. Темнело быстро, так всегда бывает в горах — и я сам не заметил, как уснул. Разбудил — то есть я полагал, что разбудил, меня — свет, исходящий из центра озера, и гул. Я сел и огляделся. Была ночь; в небе мерцали звезды. Бенба тоже не спал; он сидел, сложив особым образом пальцы, и тянул мантру. Это был странный, почти механический звук — чуть дребезжащее гудение, причем одновременно на два тона. Я не подозревал, что человеческое горло способно на такое! Звук этот каким-то образом взаимодействовал с окружающим; и вот над водой поднялся и повис Знак. Он вращался — по нескольким осям одновременно; менял свою структуру, то многократно усложняясь, то вновь возвращаясь к самой простой своей форме. Бенба замолк и обернулся ко мне. «Ну вот я и вытащил его оттуда, где хранил, — заявил он. — А из моего сна ты вытащишь его сам, поскольку он станет частью тебя. Ты готов? Тогда сними повязку». Я исполнил требуемое, ошалело соображая, с чего бы это вдруг мой спутник заговорил на славянском. Ночной ветерок приятно охладил нежную кожицу, затянувшую рану. Бенба хлопнул в ладоши; и от этого звука тело его вдруг осветилось изнутри, полыхнуло огнем — и тут же рассыпалось быстро гаснущими угольками! В тот же миг Знак обрушился в воду, подняв фонтаны брызг, как будто он был отлит из свинца. Одновременно я почувствовал жуткую резь в глазнице. Кажется, я заорал — не столько от боли, сколько от понимания: это горное озеро и было моим глазом! Только не спрашивай, как такое возможно; я не смогу ответить… Знак дошел до самого дна; но тяжесть его была такова, что он продолжал опускаться все глубже и глубже, утягивая за собой берега, окрестные скалы, а потом и ночное небо — и вот оно схлопнулось надо мной, и мир погрузился во тьму.

Наверное, я потерял сознание — если только его можно потерять во сне. Во всяком случае, был некий промежуток безвременья — а потом я проснулся, на этот раз по-настоящему. Занималось утро. Я обернулся к Бенба — но на его месте осталась лишь горстка невесомого сероватого пепла. Когда разум сталкивается с такими вещами — он пасует; и человек невольно ищет поддержки в простых и привычных действиях. Я вошел в воду и умылся. Повязка куда-то пропала, я поискал ее, но не нашел. В пустой глазнице теперь ощущалось тепло. Поскольку оно было скорее приятным, я не придал этому значения. Надо было уходить. Я одолел склон горы и побрел прочь, совершенно не представляя, куда меня несут ноги.

Ты когда-нибудь наблюдала за движением часовой стрелки? Помнишь это странное чувство — отследить ее перемещение невозможно, но стоит на какое-то время отвлечься, как застаешь ее немного в другом положении? То же самое происходило со мной. Ближе к полудню я с удивлением обнаружил, что знаю, куда иду; а через некоторое время понял зачем. Нет, не просто понял — я увидел! Увидел своим незрячим доселе глазом. О, это было забавно. И страшно до судорог одновременно: человеческий разум не слишком-то приспособлен для восприятия таких вещей. Я видел возможности; пересекающиеся судьбы и варианты развития событий. Не могу описать, на что это похоже: все равно как объяснять слепому от рождения, что такое красный цвет.

Они встретились мне поздним вечером, после захода солнца — около дюжины вооруженных мужчин, расположившихся возле большого костра. Это были разбойники — быть может, те самые, что напали на нашу экспедицию. Страха я не чувствовал совсем — только любопытство. Мысль о том, что в диких азиатских землях одинокий путник — сам по себе товар, который можно с выгодой для себя продать, даже не приходила мне в голову. Почему-то, без всяких на то причин, мне казалось, что я много сильнее их всех. При виде незнакомца разбойники оживились. Некоторые встали и неторопливо, вразвалочку, двинулись мне навстречу, поглаживая рукояти пистолетов и сабель. Один, высокий и толстый, подошел вплотную. Я видел, как изменяется выражение его плоской, похожей на блин физиономии: сальная улыбка таяла, уступая место недоумению, а затем страху. Я не знал, как выглядит мое лицо и особенно — новообретенный глаз; впрочем, немного позже я сделал выводы и соорудил повязку. Реакция же здоровяка была довольно показательной: завопив «Шайтан!» — он выхватил саблю из ножен и замахнулся.

Тогда я совершил… нечто. Позднее я назвал это «проекция Знака» — наиболее точный из всех возможных терминов. Он вышел из моего глаза и завис в воздухе над разбойным становищем, пронзая все сущее жутким изумрудным сиянием. Мой несостоявшийся убийца так и замер в двух шагах с занесенным над головой клинком. К сожалению, я не представлял, что мне делать дальше: пользоваться сверхъестественными способностями я еще не умел. Поддерживать Знак в активном состоянии было сложно: это требовало значительных усилий. К счастью, ситуация разрешилась сама собой. Сабля выпала из руки толстого разбойника и воткнулась в землю, сам же он повалился на спину, словно бревно, — и остался недвижим. Проекция тяготила меня все больше; это было странное, доселе неведомое чувство — нечто среднее между усталостью физической и умственной. Наконец я не выдержал и моргнул; в тот же миг зеленый пламень угас. Кругом царила абсолютная тишина. Разбойники, все до единого, пали на колени, уткнувшись лицами в землю и демонстрируя склону ближайшей горы зады в разнообразной потертости штанах. Я нагнулся и пощупал пульс у покусившегося на меня. Толстяк был мертв, как полено; должно быть, с ним случился разрыв сердца от страха.

Двумя неделями позже я добрался до земель, отмеченных влиянием цивилизации. У меня была пара лошадей — заводная и под седлом, а также некоторое количество денег, полагаю, вдвойне неправедных — взятых у разбойничков… Ну, минус на минус в математике дает плюс, верно? Так что я не очень переживал по поводу их происхождения. К тому же разбойники с радостью пожертвовали бы последней рубахой, лишь бы избавиться от страшного гостя. Итак, передо мною лежал весь мир. Самым логичным было бы вернуться домой, в Петербург — но… Господина Осокина более не существовало — хотя сам он только начал догадываться об этом. Знание прорастало во мне, словно плесень на корке хлеба — тоненькими, незаметными ниточками… Иногда я просыпался среди ночи в холодном поту или хохоча во все горло от счастья; случайные попутчики, должно быть, считали меня одержимым — но мне было все равно. Я чувствовал себя богом во младенчестве, ребенком, с радостной улыбкой зажигающим на небосводе новые сверкающие точки. Нет, я не демонстрировал свои умения — хотя временами воздержание становилось просто невыносимым; но жадно постигал каждую крупицу открывшейся мне истины. Я жаждал еще и еще, словно запойный пьяница; и вот настал миг, когда чаша показала дно. Но это меня не смутило. К тому времени я уже знал: сила Знака — лишь малая часть того, что дремлет где-то на западе. И все яснее становилась моя собственная роль в этой великой мистерии.