Сын ведьмы - Симона Вилар Страница 4

Другие, слава богу, этого не замечали. Ну да крещеные не так и поддаются чарам. А вот Добрыня ощущал этот навязчивый приказ все сильнее по мере приближения отряда к высоким городням 15 Новгорода. Даже мысли стали путаться, голова кругом шла. Посадник заставил себя сосредоточиться на молитве, твердить ее как некое заклинание.

В какой-то миг Добрыню догнал молодой витязь Воробей, сын новгородского боярина Стояна, окликнул посадника, что-то говорил. Но тот был настолько погружен в молитву, что даже не сразу понял, о чем речь, переспросил.

Воробей же пояснял:

– Погляди, Добрыня, ворота в Словенском конце словно без охраны стоят – ни один страж на вышках не виден. Может, они к восставшим на ту сторону Волхова ушли, а может, и еще что. Вот и думаю, а что, если мне с парой воинов забраться на вышки ворот да попробовать отворить их изнутри?

Воробей говорил дело. Он вырос в Новгороде, а когда Владимир шел на Киев, примкнул к его окружению, служил князю верно, с охотой крещение принял. Сейчас, небось, волнуется, что с его родными в Новгороде могло приключиться. Да и справится парень, ловкий он. И Добрыня дал добро. Только добавил, чтобы помолился, когда под стенами окажется.

Но все оказалось даже проще, чем опасался Добрыня. Воробей с подручниками скоро справились, распахнули створки, как будто и не препятствовал им никто. А им и впрямь не препятствовали. Воробей же говорил потрясенно:

– Не поверишь, посадник, но словно уснули там все.

Чего-то подобного Добрыня ожидал. Когда они въехали, то увидели стоявшие вдоль мощеных улиц бревенчатые срубы, открытые лавки и склады, а из людей – никого. И это на Торговой стороне, где обычно такой галдеж и толчея!

Воробей указал на ближайшую лавку – дверь распахнута, изнутри какой-то гул негромкий доносится. А войдя, увидели и хозяина гончарной мастерской, и жену его, и подручных – все стояли лицом к стене, словно рассматривали что-то на бревенчатой кладке, и бубнили негромко. На вошедших никакого внимания.

– Морок на них навели, – сказал своим опешившим спутникам Добрыня. – И морок сильный. Ну да с Божьей помощью…

Кто бы ни наслал этот морок, но когда Сава и иные священнослужители стали обходить окрестности, кропить все святой водой да читать молитвы, местные скоро очнулись. Выходили из строений на мостовую, показывались у проемов дверей и поглядывали на витязей посадника с угрюмым недоверием.

– Как попали во град? – спросил кто-то из местных. – Кто впустил?

– Да сами вошли, – спокойно отозвался Добрыня. – Пока вы спали.

Новгородцы переглядывались, выглядели растерянными. Нечто подобное Добрыня уже видывал ранее, потому и знал, какое недоумение испытывают люди, выйдя из морока. Ощущение такое, как будто отвлеклись, пропустили что-то, не углядели. Но то, что новгородцам внушили невесть что, сразу стало понятно. Узнав своего посадника, они в первый миг даже начали улыбаться, а потом, словно вспомнив что-то, хмурились, отходили, собираясь группами, и смотрели неприязненно. Кто-то все же осмелился сказать:

– Нам говорили, что ты, Добрыня, задумал погубить Новгород. Беду нам несешь.

– Когда это Новгороду от меня худо было? – только и ответил посадник. А сам прочь пошел.

Люди провожали его взглядами, и лица их становились озадаченными, а потом, подумав немного, смотрели уже иначе. И впрямь, разве худо им было при Добрыне? Вон как он город поднял! Несколько лет назад привез им малолетнего сына князя Святослава в правители, но пока тот в возраст не вошел, сам тут всем распоряжался. Да и как распоряжался! Вече всегда уважительно слушал, с людьми нарочитыми не ругался, много свобод граду дал, охранял от набегов окрестных племен да от находников варягов северных. Мир и лад при нем были, люди торговали, работали, богатели. И уже другая мысль пошла по рядам: чего это они Соловейка и Угоняя послушали? Да и где сейчас те Угоняй и Соловейка со своими волхвами?

Люди на Торговой стороне только сейчас заметили, что в этой части града не видно ни стражей, ни нарочитых людей новгородских. И опять вопросы: когда нас покинули все, что никто и не заметил? Спали все, что ли?

Добрыня на людской гомон мало обращал внимания. Пошел мимо бревенчатых изгородей, миновал торжище широкое. Все ему тут было знакомо, каждая лавка, каждый тын у мастерских, кажется даже, что каждая плаха на мостовых была хожена-перехожена. Новгород раскинулся на влажных болотистых землях вдоль Волхова, без мостовых тут было не обойтись, и их стелили-перестилали, почитай, через каждые два-три года. Да и дома ладили-правили нередко – торговым людям града было выгодно показывать свое богатство-благосостояние, а новгородские плотники слыли великими умельцами по всей Руси. Да и сам Новгород считался одним из наиболее значительных градов на пути из варяг в греки 16. Так что толковыми и богатыми слыли новгородцы. И чтобы их так ловко обвели вокруг пальца?..

– Не иначе как заморочили их, – произнес подошедший к посаднику Путята.

– Догадался наконец, – проворчал Добрыня. – А то все про исполох твердил, как баба какая глупая из чащи лесной. Причем и ты под мороком был, клянусь в том крестом, в который верю! А чтобы христианина чарами заморочить… Тут чародейство не абы какое нужно.

И нахмурился Добрыня, догадываясь, кто обладает столь мощной чародейской силой, чтобы на целый город морок наслать. Вон и сейчас он чует…

Пока же посадник повелел священникам кропить все святой водой, псалмы петь, а потом начать разъяснять новгородцам про новую веру. О том, что зла от нее местным не будет, что останется Новгород вольным и великим, только связи с миром расширятся да торг станет более выгодным и разнообразным. Местные это слушали недоверчиво, потом спрашивать начали:

– А как же боги наши прежние, заступники извечные? Их-то куда?

– А что вам до них, если и им до вас никакого дела?

– А новому Богу есть до нас дело?

– Есть, – отвечали им. – Ибо сказал Он, что всякий, кто в Него уверует, спасен будет.

Добрыня в этих разговорах особо не участвовал. Его сейчас интересовало, как с мятежной Детинецкой стороной совладать. Вот и отправился на набережную Волхова, туда, где некогда большой мост перекрывал реку, соединяя обе части Новгорода – Детинецкую и Торговую. Сейчас же от моста только сваи из речного потока выступали. А вот на другом берегу наблюдалось оживление, там никто не дремал. И, заметив Добрыню, сразу зашумели.

Его распознали, даже несмотря на то, что посадник был в воинском облачении – кольчужная сетка до самых губ подбородок скрывала, наносник с обода шлема лицо почти надвое делил. Но накидку его алую тут все хорошо знали, как и горделивую стать посадника. Стали тыкать пальцами: