Лётчик - Владимир Малыгин Страница 4

А сегодня я уже гораздо лучше начинаю владеть мышцами. И раздражающее и досаждающее покалывание уже почти исчезло. И я себя полностью ощущаю, всё своё тело. Своё ли? И почему зеркала нет? А если спросить? И я спросил.

Сестра внимательно на меня посмотрела, видимо соображая, не рано ли мне иметь свои желания, но похоже, решила сжалиться над убогим и вышла, оставив дверь открытой. Тут же из коридора появились первые любопытные и, воспользовавшись моментом, сунули свои носы в палату. Правда, входить не рискнули, так, от порога посмотрели, помигали, поприветствовали и пожелали дальнейшего выздоровления. Что это они?

Зеркальце сестричка принесла маленькое, где-то сантиметров двадцать на тридцать, на подставке. И придержала передо мной, пока я изучал отражение в нём этого лица.

Закрыл глаза, задумался. Удивления не было, не было и паники. Готов я почему-то был к такому повороту. Чужое смотрело на меня лицо с блестящей зеркальной поверхности. Правда, заросшее бородищей до самых бровей. Может, побриться? Тогда и появятся узнаваемые черты? И постричься заодно. Длинные пряди свисают почти до самых плеч. Бред какой-то. И ничего не вспоминается. Тогда отчего я так уверен, что лицо чужое-то? Из-за тех странных воспоминаний? Нет, просто я это откуда-то знаю. Как быть? Что делать? И почему-то существует твёрдая уверенность где-то внутри меня, что всё у меня будет хорошо, что освоюсь я в этой жизни…

Стоп! В какой это жизни?

Снова густая бездонная чернота перед глазами и голос, звучащий словно отовсюду, проникающий и вызывающий внутреннюю дрожь, хотя чему можно дрожать-то в сгустках парящей в пустом нечто энергии? Выбор! Мне был предложен выбор, и я на него согласился! Вот почему я здесь! Теперь бы ещё вспомнить или понять, где это здесь? Кое о чём я уже догадываюсь, но мало информации, мало. Ничего, что я хочу, второй раз только глаза открыл и уже хочу всё знать. Терпение, мой друг, терпение…

А это откуда? Явно не мои слова. Никогда я так не говорил. И снова я абсолютно уверен в том, о чём не имею ни малейшего представления. Например, в этой уверенности. Просто знаю, что это именно так и должно быть. И всё.

Покормили меня, словно маленького, с ложечки и такой же мизерной порцайкой жидкой, словно водица, кашки. Рук-то до сих пор не поднять, так что приходится терпеть. Хотя какое тут терпение, скорее даже приятно такое ко мне отношение и внимание с явной заботой и участием.

Не успела дверь за сестричкой закрыться, как на пороге нарисовался… Санитар, кто же ещё это может быть? С небольшим металлическим тазиком под мышкой, таким же чайником в правой руке, полотенцем через одно плечо, серого цвета простынкой через другое, с кожаным чемоданчиком в левой руке. Загружен, словно мул.

Молча, без лишних слов замотал меня в принесённую с собой простынку, разложил на придвинутом табурете чемоданчик, откинул крышку. Понятно, парикмахер местный.

Прикрыл глаза и отдался на волю мастера.

Единственное, это ответил утвердительно на вопрос, буду ли сбривать бороду. Конечно, буду, а вот усы подровнять и оставить. Я уже успел заметить, что тут почти все мужчины из виденных мной носят на лице это сомнительное украшение. За ними же постоянно смотреть нужно, подрезать, расчёсывать? По мне так лучше бы и их было сбрить, но пока погожу. Вот когда осмотрюсь, вживусь, тогда и вернусь к этой теме. А пока помолчу и послушаю тихое бормотание мастера. И намотаю на отросший ус всё, о чём он тихонько мне рассказывает…

После завершения процедуры разглядывал своё лицо в поднесённое мастером зеркальце. Исхудавшее, с правильными чертами, можно даже было бы сказать симпатичное, если бы его не портила сильная худоба и небольшой багровый горизонтальный рубец от зажившей раны на лбу. И при виде этой раны яркой ослепительной вспышкой сверкнули воспоминания. Зелёное поле с колышущейся травой под колёсами аэроплана, слабое тарахтение мотора за спиной, резко наваливающаяся земля, испуг от налетевшего так не вовремя сильного порыва ветра, удар и скрежет рвущихся тросов и расчалок. Нога же была сломана! А сейчас я ничего не вижу и не чувствую. Нога как нога. Это сколько же я провалялся? Второй месяц, вроде бы так доктор сказал? Или я снова что-то путаю? А на чём это таком древнем я летал? И на этот раз мне повезло. Впервые память меня не подвела. Сразу, словно обвалившаяся с гор лавина, на меня хлынул поток информации и воспоминаний. И я обессиленно сполз вниз, прикрыл глаза, уже не услышав и не почувствовав, как с меня снимают простыню, как собирает свой инструмент санитар-цирюльник, как в палате наступает звенящая тишина. Я заново проживал свою короткую жизнь тут и вспоминал закончившуюся там. И не мог удержать слёзы горечи и расставания с моей прежней жизнью, с родными и близкими, с любимыми. Чтобы начать принимать эту, отныне для меня настоящую.

Что стало с прежним сознанием этого тела, я мог лишь догадываться. Слишком уж огромный и страшный рубец, пересекающий лоб слева направо, или наоборот, кому как удобнее, я видел в маленьком зеркале. А остаточные проявления воспоминаний — это прощальный мне подарок от прежнего хозяина. Теперь я вспомнил всё. Пока только вспомнил. Теперь мне предстоит как-то со всем этим жить. Господи, как хорошо, что рядом никого из родных этого тела нет. И друзья-сослуживцы почему-то не посещают. А то наверняка бы сразу спалился.

«Э-э, нет. Заканчивай-ка ты, дружок, все эти чужеродные словечки использовать. Не знают их в этом времени и не поймут». Резко оборвал пришедшую в голову мысль о посетителях. Разберёмся с воспоминаниями, обвыкнемся с ними, успокоимся и будем жить. А пока нужно сделать вид, что сплю. Мне необходимо побыть одному, и никого я сейчас не хочу видеть и слышать.

И ещё один несомненный плюс от проснувшейся памяти. Теперь я знаю, что со мной происходит. Идёт, как и предупреждал тот голос в темноте, слияние сознания с телом. И сколько этот процесс будет длиться — зависит только от меня самого. Торопиться я не стану, но и затягивать это дело не нужно, а то отправят в столицу к светилам медицинской мысли и начнут исследовать феноменально затянувшееся восстановление организма различными неприятными способами. А мне это ни к чему, пустое это. И кто скрывается за голосом в вечном нечто, я отныне тоже знаю. И верю в это сокрытое так, как никогда в жизни не верил. В той жизни, завершившейся падением на сосны, и в этой, начавшейся тоже с падения в колышущееся зелёное море травы…

Мои постоянные, что само собой разумеется, и ежедневные многочасовые потуги совместить желания проснувшегося сознания с физическими возможностями тела начали наконец-то приносить хоть какую-то пользу. Проросли заново или научились слушать и слышать отдаваемые им приказы мои нервы. А за ними подключились к работе и ослабшие за месяцы практически неподвижного лежания пластом мышцы. Ежедневные перевёртывания дежурной сестричкой моей тушки с боку на бок спасали только от пролежней, да и то не в полной мере. Так что самое первое, чем я занялся после осознания этой самой возможности шевелиться, это попытки придать своему телу хоть какое-то иное положение, отличное от распластанного.