Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна - Сэмюэл Дилэни Страница 4

Боже, во мне столько всего, а она и не подозревает! Я ничего, ничего не смог выразить! Где-то в глубине за этим словом – «ничего» – маячило: «Так безопаснее». Но на поверхности бушевала ярость против собственной немоты. Не смог выразить ничего…

Вцепившись в край барной стойки, Ридра поднялась и устремила взгляд в зеркало. Бармен подошел убрать бокалы, потянулся к ним, нахмурился:

– Мисс Вон!

Она не реагировала.

– Мисс Вон, у вас все…

Костяшки ее пальцев побелели, и, пока бармен смотрел, эта белизна расползалась по рукам, превращая их в дрожащий воск.

– Мисс Вон, вам плохо?

Она зыркнула на него. И – резким саркастическим сдавленным шепотом:

– А что, заметно?!

Развернулась и быстрыми шагами пошла к выходу. Закашлялась, на секунду замешкалась и снова побежала.

– Моки, ты мне нужен!

– Ридра?

Доктор Маркус Т’мварба оторвал голову от подушки. В темноте над кроватью засветилась мутноватая картинка с лицом поздней гостьи. Доктор Т’мварба прищурился, потом медленно открыл глаза:

– Ты где?

– Внизу. Моки, пожалуйста, очень нужно поговорить.

Все черты выдают крайнее волнение, глаза бегают из стороны в сторону, чтобы не встречаться с его.

– Заходи.

Картинка погасла.

Он провел рукой над пультом в стиле рококо, и роскошную спальню залил мягкий свет. Откинул золотистое одеяло, спустил ноги на меховой ковер, взял с узловатой бронзовой колонны черный шелковый халат, накинул, и контурные нити автоматически запахнули полы и расправили ткань на плечах. Т’мварба вновь скользнул пальцами по индукционной панели – распахнулись алюминиевые створки серванта, и из его глубин выехал дымящийся кофейник и графинчики с ликерами. Другим жестом хозяин выпустил из-под пола шарообразные кресла и запустил наддув.

Он повернулся ко входному шлюзу, что-то скрипнуло, распахнулись слюдяные дверцы, и на пороге возникла запыхавшаяся Ридра.

– Будешь кофе? – Он подтолкнул кофейник, его подхватило силовое поле и аккуратно понесло к ней. – Что стряслось?

– Моки, я… тут…

– Выпей кофе сначала.

Она налила чашку, поднесла к губам:

– Успокоительного не подсыпал?

– Шоколадный или кофейный? – Он протянул две рюмки. – Если, конечно, не боишься, что алкоголь – это тоже нечестно. Кстати, с ужина остались сосиски с фасолью. Были гости.

Она мотнула головой:

– Только шоколадного.

Рюмка отправилась по силовому лучу вслед за кофейником.

– У меня был чудовищный день. – Он сложил руки на груди. – После обеда сидел без работы. Потом пришли гости – и давай спорить. Не успели уйти – шквал звонков. Добрался до постели десять минут назад. – Он улыбнулся. – А как твой вечер?

– Моки… ужасно.

Доктор Т’мварба пригубил ликер:

– Отлично. Иначе я бы тебе такое устроил, что разбудила.

Ридра против воли улыбнулась:

– Д-да уж… д-дождешься от тебя сочувствия.

– От меня дождешься здравого смысла и компетентной психиатрической помощи. Сочувствия? После половины одиннадцатого – вряд ли. Садись. Что случилось?

Еще один пасс рукой – и к ней сзади подъехал стул, легко коснулся ног, приглашая сесть.

– Рассказывай уже, хватит заикаться. Ты еще в пятнадцать лет от этого вылечилась.

Голос хозяина стал ласковым и в то же время излучал уверенность.

Она отпила кофе:

– Помнишь, я работала над шифром?

Доктор Т’мварба опустился в широкий кожаный гамак и пригладил взъерошенные после сна седые волосы.

– Я помню, что к тебе обращались военные. Ты еще фыркнула.

– Да. И… в общем, это не шифр, кстати, а язык… но сегодня вечером я говорила с генералом, главным у них, Форестером, и… оно опять случилось… как тогда. Я знала!

– Что знала?

– Как в прошлый раз. Я знала, о чем он думает!

– Ты читала его мысли?

– Нет. Все было как в прошлый раз! Я угадывала, что́ он собирается сказать, по тому, что́ он делал, как вел себя…

– Ты мне пыталась объяснять, но я так и не понял. Это что, телепатия?

Она покачала головой. Потом еще раз.

Т’мварба сцепил пальцы и откинулся назад. Вдруг ровным голосом Ридра произнесла:

– «Нет, я примерно представляю себе, что́ ты имеешь в виду, но давай, дорогая, формулируй яснее». Ты ведь это хотел сказать, Моки?

Доктор приподнял седые щетки бровей:

– Да. И что, ты не прочитала мои мысли? Сколько раз уже так делала…

– Я знаю, что хочешь сказать ты, но ты не знаешь, что хочу сказать я. Это несправедливо! – Она даже привстала с кресла.

– Вот почему ты такой хороший поэт, – произнесли они одновременно.

Ридра продолжила:

– Да, Моки, согласна. По идее, поэт тщательно продумывает каждую идею, преобразует ее в строку, чтобы читатели поняли. Но у меня уже десять лет все по-другому. Как? Люди бросают мысли и фразы на полуслове, чувствуют что-то сумбурное и не могут толком выразить что́, и мне от этого больно. Я прихожу домой, навожу порядок, оттачиваю, полирую, привариваю к ритмической раме, тусклое заставляю светиться, аляповатое приглушаю до пастели – и вот, уже не больно. Так рождаются мои стихи. Я знаю, что́ пытаются сказать другие, и говорю за них.

– Голос нашей эпохи…

Ридра разразилась непечатной тирадой. На ресницах у нее заблестели слезы.

– А что я сама хочу сказать, что у меня-то внутри… – она вновь покачала головой, – этого выразить не могу.

– Если хочешь расти как поэт, придется научиться.

Она кивнула:

– Моки, я ведь только год назад поняла, что говорю чужими мыслями. Раньше думала, что своими.

– Любой молодой автор, если он хоть чего-то стоит, проходит этот этап. Так и учишься ремеслу.

– А теперь у меня действительно появились свои мысли. И это не то, что говорили до меня, только в оригинальной упаковке. И не попытка ниспровергнуть предшественников – что, в сущности, то же самое. Это действительно новые вещи, и я боюсь до смерти.

– Без этого из начинающих маститым не станешь.

– Моки, повторять за другими легко – свое говорить трудно.

– Молодец, начинаешь понимать. Может, теперь расскажешь, как у тебя получается это… угадывание?

Она помолчала секунд пять, потом еще пять.