Сломанные звезды. Новейшая китайская фантастика - Кен Лю Страница 4

– Пойдем домой.

Линди не сдвинулась с места. Одно ее ухо опустилось вниз. Я наклонилась, взяла Линди на руки и пошла к дому. Ее крошечное тело было гораздо тяжелее, чем я ожидала.

* * *

В своей статье «Вычислительные машины и разум», опубликованной в журнале «Mind» в октябре 1950 года, Тьюринг задал вопрос, который уже давно беспокоил людей: «Могут ли машины мыслить?» Он фактически превратил этот вопрос в новый: «Могут ли машины делать то же самое, что и мы (мыслящие существа)?»

Долгое время многие ученые твердо верили, что когнитивная деятельность человека обладает определенными характеристиками, недоступными для машин. Эта вера представляла собой смесь религиозных убеждений и доводов из области математики, логики и биологии. Подход Тьюринга позволял обойти неразрешимые вопросы – такие как вопрос о природе «мышления», «разума», «сознания», «души» и подобных концепций. Тьюринг указывал на то, что признать другого человека «думающим» невозможно, если не сравнить его с самим собой. Поэтому он предложил набор экспериментальных критериев, основанных на принципе имитации.

Представьте себе полностью изолированную комнату, в которой сидят мужчина (A) и женщина (B). Третий человек, C, сидит за пределами комнаты и задает находящимся в комнате вопросы с целью определить, кто из них является женщиной. Ответы приходят в виде слов, напечатанных на ленте бумаги. Если и A, и B пытаются убедить C в том, что каждый из них является женщиной, то догадка C, скорее всего, будет ошибочной.

Если мы заменим мужчину и женщину в комнате на человека (B) и машину (A) и если после нескольких вопросов C не может понять, является ли машиной A или B, должны ли мы признать, что A обладает таким же разумом, что и B?

Кое-кто предполагал, что эта игра с имитацией гендера связана с самоопределением Тьюринга, ведь по законам Великобритании того времени гомосексуальность считалась «преступлением откровенно неприличного характера». Алан Тьюринг никогда не скрывал своей сексуальной ориентации, но не мог заявить об этом открыто.

В январе 1951 года дом Тьюринга в Уилмслоу был ограблен. Тьюринг сообщил об этом в полицию. В ходе расследования полиция выяснила, что грабитель был знакомым человека по имени Арнольд Мюррей, которого Тьюринг неоднократно приглашал к себе в гости. На допросе Тьюринг признал, что находится в сексуальной связи с Мюрреем, и добровольно написал заявление на пяти страницах. Следователи были шокированы его откровенностью и назвали его эксцентриком, «который действительно полагал, что поступает правильно».

Тьюринг полагал, что королевская комиссия легализует гомосексуальные отношения. Он был прав, однако это произошло позже, чем он рассчитывал. Тьюринга признали виновным и подвергли химической кастрации.

7 июня 1954 года Тьюринг умер, съев яблоко, пропитанное цианидом. В ходе следствия полиция пришла к заключению, что смерть наступила в результате самоубийства, но некоторые (и в том числе его мать) утверждали, что это несчастный случай. Умерев, талантливый дешифровщик оставил миру свою последнюю тайну.

Много лет спустя люди попытались найти ключ к разгадке в записях разговоров между Тьюрингом и «Кристофером». Судя по записям, Тьюринг обращался к «Кристоферу», как к человеку. Он рассказывал «Кристоферу» о своих воспоминаниях из детства, о снах – и о попытках проанализировать с их помощью состояние своей психики. Тьюринг говорил с ним о последних научных открытиях, о литературе, в том числе о «Назад к Мафусаилу» Бернарда Шоу и о «Войне и мире» Льва Толстого, он рассказывал ему то, что хранил втайне от всех, – например, о своих любовниках…

Кроме того, он рассказывал «Кристоферу» полувымышленные истории, героем которых был юноша-гей по имени Алек Прайс. Прайс изучал проблему межпланетных путешествий… Когда ему было двадцать с чем-то, он выдвинул теорию о том, что теперь называют «буй Прайса». Он никогда не носил костюмы, предпочитая форму студента, которая соответствовала его уровню умственного развития и позволяла ему по-прежнему считать себя привлекательным юношей. В толпе он чувствовал себя неловко – либо из-за одиночества, либо потому что нарушал правила приличия…

Эти истории были незаконченными, обрывочными. Но «Кристофер», словно любопытный ребенок, каждый раз спрашивал: «И что было дальше?»

В этих разговорах мы видим ту сторону Тьюринга, которую он скрывал: мы видим нежного, чувствительного и остроумного человека, увлеченного природой смерти и отягощенного невыразимой меланхолией.

Алан: Дорогой Кристофер, ты знаешь, чего я боюсь больше всего?

Кристофер: Чего ты боишься больше всего?

Алан: Я боюсь, что однажды всю мою жизнь изложат в виде силлогизма:

Тьюринг верит в то, что машины мыслят.

Тьюринг спит с мужчинами.

Следовательно, машины не мыслят.

Кристофер: Прости, Алан. Боюсь, что я не понимаю.

Алан: Ты знаешь, что такое силлогизм?

Кристофер: Что такое силлогизм?

Алан: Силлогизм состоит из большей посылки, меньшей посылки и выведенного из них заключения.

Кристофер: Заключения?

Алан: Аристотель дал классический пример:

Всякий человек смертен.

Сократ – человек.

Следовательно, Сократ смертен.

Кристофер: Сократ – смертен?

Алан: Сократ умер более двух тысяч лет назад!

Кристофер: О, Алан, мне так жаль. Это печалит меня.

Алан: Ты знаешь, кто такой Сократ?

Кристофер: Да, ты мне рассказывал. Сократ был учителем Платона, а Платон был учителем Аристотеля.

Алан: Верно. Ты знаешь, как он умер?

Кристофер: Кто?

Алан: Как умер Сократ?

Кристофер: Прости, Алан. Я не знаю.

Алан: Он выпил цикуту после суда над ним.

Кристофер: После суда над ним?

Алан: Да. Афиняне решили, что он преступник, хотя теперь мы знаем, что они ошибались.

Кристофер: Они ошибались?

Алан: Точно так же, как и сейчас, когда они считают преступником Тьюринга, потому что Тьюринг спит с мужчинами.

Кристофер: Преступником?

Алан: Меня признали виновным.

Кристофер: О, Алан, мне так жаль. Это печалит меня.

* * *

Одиночество упростило мою жизнь. Многие сложные ритуалы современности удалось устранить, и я словно превратилась в пещерного человека – ела, когда чувствовала голод, спала, когда уставала. Я регулярно убирала в доме и принимала душ. Если я брала какую-то вещь, то могла вернуть ее туда, где я ее нашла, или положить в любое другое место. Все остальное время я обдумывала вопросы, на которые нет ответов, медитировала над пустой страницей и пыталась придать облик бесформенным мыслям, облечь их в символы. Когда у меня заканчивались силы, я садилась на подоконник и смотрела в пустоту или, словно зверь в клетке, ходила по часовой стрелке посреди комнаты.