Затерявшиеся во времени - Саймон Кларк Страница 4

Нет, будь оно все проклято, нет! Пусть они все сдохнут! Пусть сдохнут со своими звонками и свистками, сливающимися в один оглушительный вой сирен! Он хочет остаться здесь – среди этих холмов, этих полей и этих лесов Вермонта! Он хочет остаться с друзьями, такими открытыми, честными и беззаботными. Сквозь ветви груши, сквозь небывалый урожай сочных плодов он видел белый деревянный дом, где он живет сейчас с теткой и дядей. Здесь можно оставлять окна открытыми для притока свежего воздуха. Здесь нет необходимости в запорах, в сигнальных системах и в электронных системах слежения, которые должны останавливать мерзавцев, жаждущих перерезать вам горло бритвой, пока вы мирно спите в вашей постели. Здесь можно жить, не слыша постоянного жужжания кондиционеров. Здесь не надо дышать воздухом Большого Яблока, напоенным автомобильной вонью и ужасом. Будь оно все проклято! Здесь дивное место, и он его полюбил.

– О-ох! – Тони искоса глянул на небо. – А по виду эта черная Берта все же собирается писать на наш праздник.

Крупная капля дождя хлопнулась на журнал, оставив влажное пятно на голом животе Джины Ла Туше – белокурой секс-бомбы из Арканзаса. (Манжеты у нее явно не подходили к воротнику, как справедливо отметил Тони Уортц.)

– Ты спасай леди, Джулс, – сказал Тони, складывая журнал, – а я уволоку пойло. Сэмми, дружище, хватай сигареты. Найдется у тебя местечко, чтобы спрятать их от тетки?

– Нет проблем, – ответил Сэм, но в это время еще одна крупная капля шлепнулась на коробку патронов.

– А вот этим детишкам никак не следует мокнуть, – шепнул Тони, снимая шляпу. Он быстро сложил в нее коробки с боеприпасами, а затем прикрыл их полиэтиленовым пакетом. – Вот и все, парни! Куда бы нам теперь податься?

Сэм раскрыл рот, чтобы ответить. Однако он не уверен, что хоть одно слово успело слететь с его губ. Он даже не уверен, что помнит произошедшее в течение следующих двух-трех минут. Потому что именно тогда его вселенная – пространство, время и вообще все сущее – вывернулась наизнанку в одной-единственной ослепительной вспышке бело-голубого света.

Туча плыла на север, теснимая теплыми влажными воздушными массами Мексиканского залива. Она родилась во время тропического урагана, ломавшего пальмовые стволы, уничтожавшего табачные плантации и срывавшего железные крыши с домов на всем пространстве между Ямайкой и Кубой. Его прохождение должно было поднять цены на бананы в супермаркетах всей страны спустя шесть месяцев после конца урагана. Фермеры уже сжигали погибший урожай, размышляя о том, как заставить правительство компенсировать им денежные потери от этого бедствия.

Но все это происходило очень далеко от фруктового сада в Вермонте.

А сейчас туча медленно погибала. Через час-другой ей предстояло раствориться в чистом и холодном воздухе над одетыми сосновыми лесами горными массивами американо-канадской границы. Однако чуть позже часа дня в этот четверг туча все же решилась на последний акт насилия (если вам угодно очеловечивать что-то около миллиарда капель воды, заряженных электричеством) и разрядила несколько сотен миллионов вольт в форме молнии, ударившей в землю.

А в данном случае ближе всего к понятию «земля» подходила груша, на которой сидела троица двенадцатилетних мальчишек.

Воспоминания Сэма Бейкера насчет удара молнии так и оставались смутными в течение многих лет после самого происшествия. Вспоминалась серия каких-то образов. Они будто раскаленным клеймом легли на ткани мозга, но, как Сэм ни старался, дать себе отчет в последовательности появления этих картин он не мог.

Он помнил, как стоял под грушей. Трава казалась пронзительно зеленой – куда более зеленой, чем была до того. (Стебельки травы сварились в собственном соку при ударе молнии, объяснил ему дядя.) Груша превратилась в черный скелет. Плоды, испекшиеся прямо на ветвях, теперь валялись на траве, их белая мякоть лезла через лопнувшую кожуру наружу. В воздухе висел густой сладкий аромат печеной плоти плодов. Еще Сэм вспоминал, что сам он висел в пространстве. Вися словно в невесомости, он уносился куда-то вверх, где, казалось, бушевала буря крутящихся пылинок. Только эти пылинки были пронзительно синего цвета, и они кружились вокруг него подобно вихрю сверкающих искр.

А еще он запомнил невероятную тишину.

Полное, абсолютное молчание, которого, как он потом понял, вообще не могло быть, так как разряд молнии должен был сопровождаться почти немедленным оглушительным ударом грома.

Появились эти образы или галлюцинации – сами выбирайте любую этикетку – до того или после того, как он увидел себя стоящим под сожженным грушевым деревом, Сэм не знал. А доктор в больнице считал, что у него после шока возник сильнейший стресс – как физиологический, так и ментальный, в результате чего все воспоминания должны были распасться на перемешавшиеся между собой фрагменты.

Сэм запомнил также кучи одежды, валявшиеся на земле и тихо тлеющие. То, что он сперва принял за красные пуговицы на рубашке, оказалось маленькими язычками пламени. Запомнил он и солнцезащитные очки, принадлежавшие Джулсу, валявшиеся на земле. Одно стекло у них было разбито. Он видел горевшее ложе ружья, чей стальной ствол был изогнут в виде вопросительного знака. Может, это был символ всего этого удивительного происшествия? Самым же странным был ангел, который лежал на спине в траве и казался спящим. Сэм решил, что это ангел, так как у него было золотое лицо. Он видел нос, подбородок, закрытые глаза – все обтянутое золотой кожей. Только спустя несколько месяцев Сэм узнал, что это было мертвое тело Тони Уортца. Латунные патроны расплавились при взрыве молнии и залили лицо Тони, покрыв его своеобразным золотистым аэрозолем. Доктора, полицейские, друзья, родственники, все говорили Сэму, что Тони ничего не почувствовал. Он был уже мертв, когда расплавленный металл стал растекаться по его лицу.

Никому не дано пережить такой удар молнии. «Почему же я пережил его? Как получилось, что я стоял в самом центре этой электрической печи – живой? Физически я не получил никаких серьезных ранений, если не считать сгоревших бровей да ободранного плеча – результат падения с дерева», – спрашивал себя Сэм много лет спустя.

В больнице шериф стоял возле постели Сэма, вертя в пальцах шляпу, и пытался ответить ему на этот вопрос.

– Последствия удара молнии и в самом деле бывают очень странными. Знаешь, я однажды видел, как молния ударила в группу игроков в гольф прямо на поле. Она как будто выбирала одних, не трогая других, хотя они стояли почти рядом друг с другом – вот как мы с тобой. Я понимаю, что потеря двух друзей для тебя очень тяжела. Такую боль просто не перенесешь. Ну, разве что ты сможешь найти утешение в религии...

Сэм покачал головой, а потом закрыл глаза. Воспоминания о случившемуся долго не покидали его мозг. Они были такими яркими, такими красочными, такими отчетливыми и в то же время нереальными, будто он забавлялся игрой с выносным пультом цветного телевизора. Он помнил, как стоял там – под обугленным остатком того, что только что было грушей. У его ног догорали трупы друзей. Тони Уортц в своей «бронзовой» маске. Шмель неторопливо ползет по его сгоревшему лбу и останавливается на кончике сверкающего носа. Запах печеных груш и их сиропно-сладкий аромат. Трава неописуемого зеленого сверкающего оттенка. И среди зеленых стебельков – кучка серебряных центов и десятицентовиков, спекшихся в комок. Белые бабочки, размером с книжку в мягкой обложке, порхают с места на место.