Норки! - Питер Чиппендейл Страница 4

В последнее время Хранитель несколько изменил норочье меню. Старейшины немедленно объявили, что новая пища — это еще одно проявление любви и заботы человека о них, норках, а Габбла зачитал официальное коммюнике, в котором говорилось о повышенной питательной ценности нового продукта. Несмотря на это, Мега проглотил свою порцию без всякого воодушевления: новое блюдо и по вкусу, и по консистенции отличалось от старого в худшую сторону. Из-за недоброкачественной пищи он — как и все остальные норки — страдал запором: живот у него раздулся и сильно болел. Теперь Мега задрал мордочку вверх, выгнул спинку, отставил хвост как можно дальше и, стараясь дышать ртом, изо всех сил сосредоточился.

«Дело не в уборной, — размышлял он, уныло поглядывая по сторонам, чтобы вовремя заметить что-то, что могло бы отвлечь его от его трудной задачи. — Весь наш вольер — сплошной сортир!»

Эти вспомнившиеся ему слова Шебы казались Меге достаточно точными и справедливыми, чтобы он мог опереться на них в дальнейших умопостроениях. Мега хорошо помнил, как она повела его на первую, ознакомительную экскурсию по вольеру. Шеба показала сыну, что клетки приподняты над землей примерно на половину роста Хранителя, и объяснила, что расположены они двумя параллельными рядами и выходят в проход, по которому человек добирался до дальней стены длинного сарая, где он держал запас корма и разные инструменты. В клетках напротив никто не жил, но в одной из них — в самом дальнем углу — родился Мега, и Шеба показала ее сыну.

Потом, уже без всякого воодушевления, она объяснила Меге, что каждая клетка отделяется от другой при помощи тонкой деревянной перегородки. Хранитель, разумеется, мог открывать дверцы в решетчатой сетке спереди, однако норки могли покидать свои клетки только через заднюю дверцу, которая вела на игровую площадку, также забранную со всех сторон ржавой стальной проволокой. Кстати, с точки зрения Старейшин, эта льгота служила еще одним доказательством неизъяснимой доброты Хранителя. Благодаря тому, что площадка была ограждена только сеткой и сверху, и со всех сторон, она действительно давала ощущение открытого пространства, довольно относительное впрочем, так как сетка отстояла от стен сарая совсем ненамного. За тем, что происходило снаружи, можно было следить только сквозь грязное слуховое окошко в крыше сарая, так что большую часть времени норки проводили в полутьме, если не считать тех моментов, когда Хранитель включал под потолком какие-то штуки, которые горели ярче, чем солнце, изредка заглядывавшее внутрь.

Разнообразные способы времяпрепровождения, предлагаемые Старейшинами, не нравились ни Шебе, ни Меге. Шеба лишь объяснила сыну основные правила самых распространенных групповых игр, показала сеансы совместной ловли блох, научила устрашающе пыхтеть, раздувая бока, и распушать перед схваткой шерстку, чтобы казаться противнику вдвое больше. Некоторые норки, по словам Шебы, придавали этим играм огромное значение, но сама она находила их скучными и неинтересными.

—Может статься, тебе это понравится больше, чем мне, Мега,— сказала Шеба с надеждой, хотя по всему было видно, что она сильно в этом сомневается. — Большинство игр — например, пятнашки, погони, единоборства, серьезные драки, наконец, — все это мужские забавы. Вероятно, они придутся тебе по вкусу, но не думаю, что ты будешь жить только для этого. Вот так вот, сынок, — заключила она и добавила как бы между прочим: — Есть еще одна игра, Мега… Если достаточно долго глядеть на разводы и сучки на стене, можно в конце концов увидеть норок — морды и фигуры.

«Какая от этого польза?» — подумал он тогда, однако с тех пор Мега успел изменить свое мнение, ибо не раз и не два пришлось ему искать хоть что-то, что помогло бы ему преодолеть утомительную рутину бедного событиями существования и дать воображению хоть какую-то пищу.

Когда миновало раннее детство, он ощутил воздействие еще одного фактора. Шеба была хорошей матерью, и он любил ее нежно, но оба они существовали словно в какой-то изоляции, природу которой Мега никак не мог постичь. Он часто замечал, что соседи сторонятся их. Не ускользнул от его внимания и тот факт, что остальные норки обитают в клетках целыми семьями, в то время как у него не было никого, с кем он мог бы расти и взрослеть.

И тогда Мега начал засыпать мать вопросами и упреками.

— Скажи, мама, почему у меня нет ни братиков, ни сестричек, как у других малышей? Разве мне нельзя? — снова и снова спрашивал он.

— Дело не в том, что нельзя; просто их у тебя нет — вот и все.

— А почему нет?

— Потому что ты — другой, сынок.

— Но почему я обязательно должен быть другим, мама? Почему я не могу быть как все?

— Каждый рождается с определенным предназначением в жизни, сынок, — говорила в таких случаях Шеба. — Твое предназначение — быть не таким, как все. Ты должен смириться с этим и научиться этому радоваться.

— И поэтому у меня нет папы?

— У тебя есть папа, милый. Просто сейчас он не здесь.

— Где же он тогда?

Этот диалог повторялся снова и снова, и каждый раз Шеба отвечала одно и то же:

— Ты должен подождать, Мега. В свое время ты все узнаешь.

— И тогда я увижу папу? — спрашивал Мега печально.

— Нет, мой милый, — с такой же печалью в голосе отвечала ему Шеба. — Как бы оно ни повернулось, я боюсь, что ни ты, ни я никогда больше не увидим Соломона. И только однажды она намекнула Меге, что может готовить ему «свое время».

— Каким он был, мой папа? — спросил, как обычно, Мега.

— Твой папа был совсем особенный. Он изменил всю мою жизнь. — Это был стандартный ответ, который Мега получал уже не раз, но тут Шеба неожиданно добавила: — Но не такой особенный, как ты, милый. Ты изменишь не только мою жизнь; твоя судьба — изменить жизнь всех норок.

— Что это значит, мама? — резко спросил Мета. — Скажи мне!

Но она ничего не сказала ему в тот раз; да и в другие разы — как бы он ни допытывался, какие бы ловушки, казавшиеся ему чрезвычайно хитрыми, ни расставлял — Шеба неизменно отвечала, что в «свое время» он сам все узнает.

Из задумчивости Мегу вывел чавкающий звук приближающихся шагов. Если это кто-то из Старейшин, подумал Мега, то, вопреки громогласно провозглашаемому принципу недопустимости частной жизни, ему придется удалиться и терпеть, пока тот не закончит свое дело и не уберется. Увидев, что это всего-навсего Мата, из соседней клетки, Мега вздохнул с облегчением, однако ее появление так или иначе нарушило его. медитативное спокойствие, и он решил бросить свое занятие. Сколько бы он тут ни мучился, вряд ли что получится.

Мата всегда была с ним дружелюбна и часто болтала, хотя он старался сохранять дистанцию и прибегал ко всяческим уловкам, лишь бы не заходить в принадлежащую ее родителям клетку. Что-то в ней и в ее манере настораживало Мегу. Отец Маты, по имени Мародер, был широко известен как существо ограниченное, жестокое и склонное к насилию, и не раз Мега с Шебой, сидя у себя в клетке, в смущении прислушивались к пронзительным воплям и тяжелым ударам, сотрясавшим тонкую фанерную перегородку. Случаи домашнего насилия были не редкостью в колонии благодаря политике Старейшин, которые никогда не вмешивались в семейные дела. Не вмешивались они и тогда, когда сорванцы-одногодки пытались воспитать в Меге «почтительность». Шеба научила сына, как постоять за себя и внушить компании подростков уважение к силе своих лап и остроте зубов, в чем Мега весьма преуспел.