Взгляд василиска - Макс Мах Страница 4

– Есть разница? – спросил штатский. – Я имею в виду для вас? Или вы все-таки собираетесь его оперировать?

– Оперировать? – Стеймацкий и сам не знал, что тут сказать. Логически штатский был прав, но с другой стороны…

– Вот видите! – пожал плечами мужчина. – Оперировать вы его не будете. Помочь не можете. Летальный исход гарантирован. Так чего же вы спорите?

– Куда вы хотите его забрать? – сдался Стеймацкий.

– А какая вам разница, Николай Евграфович? – вмешался в разговор генерал.

– Ну, как же! – снова опешил Стеймацкий. – Документы же надо оформить на перевод.

– Ах, да! – кивнул Уваров. – Отчетность.

Он достал из нагрудного кармана френча блокнот и паркеровское перо и быстро что-то написал на первом листке, который тут же, аккуратно отделив от прочих, и протянул Стеймацкому.

– Вот, пожалуйста, господин полковник.

Стеймацкий принял бумагу и поднес ее к глазам. На бланке Лейб-гвардии Астраханского полка было разборчивым почерком написано следующее:

"Изъят по распоряжению Ставки Верховного Главнокомандующего. Генерал-полковник Уваров. 18.04.62"

– И это все? – удивленно спросил Стеймацкий, поднимая глаза на генерала. – А имя?

В этот момент, дверь тихо отворилась и в палату вошли два гвардейца в полевой форме с носилками в руках.

– Какое имя? – рассеянно спросил генерал, оборачиваясь к своим людям. – Берите! – приказал он им, кивая на раненого. – Только осторожно.

– Есть, – вытянулся перед ним гвардеец с нашивками сержанта.

– Исполняйте.

– Имя того, кого вы… изымаете, – напомнил о себе Стеймацкий.

– Вот вы его и впишите, – предложил генерал, следивший за тем, как его солдаты перекладывают раненого с кровати на носилки.

– Но я его не знаю!

– И я не знаю, – пожал плечами генерал, наконец, оборачиваясь к совершенно сбитому с толку Стеймацкому. – У него же не было документов, и сопроводительного письма не было. Так что даже не знаю, что вам посоветовать. Простите, служба.

– Честь имею! – коротко кивнул он Николаю Евграфовичу, завершая разговор, и, повернувшись, пошел за солдатами, вынесшими уже раненого в коридор.

– Честь имею! – щелкнул каблуками полковник Шуг и тоже пошел прочь.

Задержался в палате только штатский. Он обвел взглядом койки, на которых лежало еще трое безнадежных, находившихся, как и следовало ожидать, без сознания, задержал его на мгновение на притихшей и даже как будто уменьшившейся в размерах Синицыной, и, наконец, посмотрел в глаза Николаю Евграфовичу.

– Дело, конечно, ваше, господин профессор, – сказал он тихо. – Но я бы его похоронил.

– Кого? – не понял Стеймацкий.

– Безымянного майора, – пояснил штатский. – Умер и похоронен. Все.

– Но ведь… – Николай Евграфович поднял руку с зажатой в ней распиской генерала. – А это?

– А что это? – спросил мужчина, быстро взглянув на записку. – Тут не написано даже что именно изъял генерал Уваров, или кого. Может быть раненого, а может быть, тумбочку прикроватную. Решайте сами, господин профессор. Но лично я вам скажу так, нет человека, нет проблемы. Честь имею.

И не сказав больше ни слова, так и оставшийся не названным по имени странный этот штатский господин кивнул, повернулся и быстрым шагом поспешил вслед ушедшим.

"Нет человека, – повторил про себя Стеймацкий. – Нет…"

"Василик убивает людей ядом своего взгляда"

Geoffrey Chaucer, TheParson's Tale

В ночь перед бурею на мачте

Горят святого Эльма свечки,

Благословляя наши души

На все грядущие года.

Когда воротимся мы в Портсмут,

Мы будем кротки, как овечки.

Но все же в Портсмут воротиться

Не дай нам, боже, никогда.

Булат Окуджава

Аспид – в Египте аспид – Призрак Солнца, власть и обладание. В Древней Греции – доброжелательная и защищающая сила. В переводе с испанского аspid – рептилия и, возможно, поэтому аспида часто путают с василиском.

1.

Аэропорт "Халцедон", Константинополь, Византийская империя, 16 сентября 1991 года.

Аспид – международному террористу Карлу Аспиду инкриминировали убийства и руководство убийствами в общей сложности более ста человек в девятнадцати странах мира. Суды высшей инстанции королевства Нидерланды, Русского каганата и республики Аргентина заочно приговорили его к смертной казни, еще в шести странах он – так же заочно – был приговорен к пожизненному заключению, но поймать Аспида так и не удалось. Лишь в 1992 году по достоверным данным двух независимых источников стало известно о смерти Карла Аспида в январе 1991 года. Настоящее его имя и место захоронения так и остались неизвестны.

"Когда воротимся мы в Портсмут…".

Песенка эта, являвшаяся, по-видимому, шлягером по эту сторону Атлантики, преследовала его, начиная с Гибралтара, но имени автора он, вроде бы, ни разу не слышал. Иначе бы запомнил. Впрочем, не суть важно. Кто бы ни написал эти слова, и как бы этот кто-то ни пытался скрыть свои истинные мысли за ироническим отыгрышем и стилизацией под английский "моряцкий" фольклор, мужик этот кое-что о жизни знал, а то, что это был именно мужик, а не баба, и к гадалке не ходи. Мужик, разумеется, хотя песня звучала – и надо отдать должное, звучала совсем не плохо – и в женском исполнении тоже. В Гибралтаре ее пел мужчина в сопровождении оркестра, в Касабланке – тоже мужчина, но уже другой и под гитару, а в Иерусалиме, хоть и тоже под гитару, но уже женщина. Впрочем, все они пели по-русски, так что догадаться о происхождении песни было не сложно. Русский хит, сказали бы в Аргентине, и были бы, вероятно, правы. Русский. Интонация не лжет.

"Но все же в Портсмут воротиться, – а это уже в баре второго этажа центрального терминала "Халцедона" – не дай нам, боже, никогда".

Никогда… Хорошо сказано, и по смыслу правильно, потому что не за чем. Однако смотри как в жизни бывает, он же все-таки вернулся? Вопрос только, зачем? Никто его здесь, в его собственном "Портсмуте", не ждал. Ни друзья, ни враги. Друзья не ждали, потому что их у него больше не было. Во всяком случае, сам он никого припомнить не мог. А враги – потому что им и в голову такое придти не могло. У него ведь имелась определенная репутация. Так что, вряд ли кто-нибудь из тех, кому по роду службы было бы интересно подержать за жабры самого Аспида, ожидал, что он сделает такую глупость и вернется на родину. Впрочем, являлась ли Россия его родиной в полном смысле этого слова? Вопрос философский. Ведь отношения человека и места, где он родился, должны быть взаимными. Следовательно, мало ли, что он сам себе об этом напридумывал, справедливости ради, следовало бы еще и Россию спросить. Считает ли она себя все еще его родиной, или уже нет. Однако и то, правда, что доживать свой век ему, при любом раскладе, предстояло под чужим именем, так какая, тогда, разница, где? Можно и "дома". В своем личном "Портсмуте".