Зона Посещения. Избиение младенцев - Александр Щеголев Страница 4

Когда я вошел, он стоял возле аквариума и смотрел на рыбок. Я сразу напрягся. Когда босс вот так медитирует, жди чего-то хренового.

Аквариум располагался в стенной нише. Когда-то, помню, стояла эта штуковина в центре кабинета на специальной тумбе, но с некоторых пор была спрятана подальше от посетителей. Из соображений безопасности. Безопасности рыбок, кого ж еще. Однажды босс – в собственном кабинете! – выписал добрую плюху мистеру Кейси, педиатру из «Детского сада», а тот, полетев на пол, своротил попутно аквариум. За что был нокаутирован горе-врач, осталось за кадром, но стекло в посудине разбилось, лавина воды рухнула на ковер. Эйнштейн, надо его знать, из тех чокнутых, которые не просто обожают своих рыбок, а болеют ими, вот и помчался он банки искать, воду срочно набирать… Хорошо человека характеризует, не так ли?

Я еще порог кабинета не переступил, а он мне – как будто швырнул:

– Какого черта ты стрижешь «образцы»?

– Я? – изумляюсь. – Мистер Эбенштейн, вас ввели в заблуждение. Парикмахер из меня никакой.

Он подошел к своему столу и выключил комп. Не свернул задачу, не затемнил экран, а сразу обесточил. Неужели из-за меня? Побоялся, что сниму важную информацию? Ох, боюсь, мои скромные способности, которые все труднее скрывать, в конце концов меня спалят…

– Не делай морду кирпичом, Питер. Мне тут видео из охраны принесли, как ты с Мышки шерсть состригаешь.

Камеры здесь повсюду, трудно укрыться. Даже в сортирах скрытно установлены, хотя сотрудников уверяют, что уж там-то нет. Как же, нет! Если кому спинной мозг и задурили, то не мне, я-то знаю точно про каждый такой девайс. Вот только не думал я, что мои забавы с ножницами будут для кого-то интересны.

– Да просто клочок срезал, – говорю.

– А в начале недели – у Стива-Крикуна и у Долли. Как это понимать?

– Да просто… ну, это… для оберегов.

Делаю вид, что мне неловко и стыдно.

– Ты веришь в эти суеверия?! – возмутился он.

Сам знаю, что суеверие, тем более биоматериалы мне понадобились совсем для других целей. Но есть на свете чудаки, которые всерьез надеются, будто шерсть человеческих мутантов уберегает от гнева Зоны. Какие только слухи не бродят среди ходоков на ту сторону.

– Подожди, Питер… – вдруг сообразил Эйнштейн. – Ты что же, за Периметр намылился? Совсем сбрендил!

– Да не себе я. Маленький бизнес. Если дураки готовы платить монету за отстриженные клочки меха, не спорить же с ними?

Вошла красотка Бел, демонстративно поискала, куда поставить поднос. Резко запахло бурдой, которую они здесь называли кофе. К напитку секретарша принесла сливочник, сахарницу и вазочку с песочным печеньем. Поднос был поставлен на деревянную столешницу.

– Что-нибудь будешь? – спросил меня босс.

– Тоник, если есть.

Кофе я предпочитаю брать в институтских автоматах, о чем никогда не признаюсь в этом офисе. Бел очень болезненно воспринимает любые сомнения в ее кулинарных способностях. Она отправилась за моим тоником, а босс, доливая в кружку сливки, задумчиво произнес:

– Когда с тобой общаешься, Питер, волей-неволей забываешь, сколько тебе лет. Такое чувство, что ты гораздо старше, чем выглядишь.

– А так и есть. Я продукт инопланетной евгеники, моя функция старения равна константе. Зря, что ли, Питером Пэном прозвали.

Смешки его как отрезало.

– Что ты несешь?! Ты что, ничего не понимаешь? У некоторых людей очень плохо с чувством юмора.

Понимаю ли я?

Однажды меня о том же самом спросила мама. В двенадцать лет. Я тогда пару раз перескочил через классы, не испытывая никаких затруднений с учебой. Она нашла пачку домашних работ со сплошными «А»: там были даже «А» с плюсами и «А» с восклицательными знаками. Мало того, учитель по физике под отличной оценкой приписал: «Похоже, коллега, мне вас больше нечему учить». Тут мама и сорвалась. Вывела меня из дома на улицу, огляделась и сказала: хватит выпендриваться! Хочешь выделиться из толпы? Делай у себя на голове ирокез или что там у вас ценится, делай тату и пирсинг, носи штаны шиворот-навыворот и задом наперед, ходи босиком. Но со школой – остановись. Окончить ее нужно если не в семнадцать-восемнадцать, то хотя бы в пятнадцать. Почему, возмутился я. А ты посмотри на соседей, почитай газеты, послушай телевизор, изучи граффити на задворках, попросила она меня. Осознай, какие вещи у нас делают с мальчиками и девочками, похожими на тебя… Сказала и ушла в дом. Я постоял в одиночестве, вдыхая вечерний воздух. И все понял.

…А вот и Бел с моим тоником. Смотрит на нас вопросительно: чего, мол, не поделили. Иногда она куда больше похожа на строгую мамашу, чем на вышколенную секретаршу. То ли роль играет, то ли правда испытывает к боссу не совсем служебные чувства. Сует мне банку и вдруг замечает, что на столе…

– Сколько ж можно просить?

Эйнштейн, как обычно, расплескал кофе, когда размешивал сахар. Во время разговора он работает ложкой, как миксер.

– Не трогайте ничего, я за тряпкой. – Она вздыхает с подчеркнутым упреком и уходит, крутанувшись на каблуках.

В Институте это почти невозможная ситуация, чтобы секретарша устраивала начальнику семейные сценки, особенно кому-нибудь в погонах. Однако Эйнштейн терпит, чуть ли не поощряет.

– Вечно она ворчит, – жалуется он мне. – Привычка у меня есть – стучу ложкой о чашку. Тоже ох как раздражается… – Он берет кружку и печенье. – Давай-ка мы, братец, проветримся и покурим.

Пока Бел не вернулась, выходим на балкон.

– А теперь прикрой, чтобы щелкнуло. Поговорим без чужих глаз и ушей…

Телекамер я у него в офисе не засек, но прослушкой, само собой, там и правда все нашпиговано. Здесь – чисто.

И красиво.

В здании – пять этажей; мы на последнем. Зона практически под ногами, вид отсюда – как из VIP-ложи на стадионе, хоть бери бинокль и наблюдай за играми пришельцев. Спрашивается, чего красивого может быть в руинах? А того, что этот здоровенный кусок города, осыпавшийся и страшный, – лучший памятник человеческой цивилизации, какой я видел. Искусственная природа в чистом виде. Если б это был нормальный город, живой и полный людей, то ничего такого насчет памятника даже в голову бы не пришло. Но тут – смотришь, и пробирает всего. Когда какая-нибудь заброшенная территория растворяется в обычной земной природе – и то впечатляет; когда же все это медленно и неотвратимо пожирается нечеловеческим миром – взгляд оторвать невозможно…

Сейчас в Зоне тихо. Оба завода затянуты маревом, и там, над землей, кишат в белесой дымке исполинские призрачные черви, слепленные из ничего, а в низком небе над ними расползаются жирные кляксы цвета металлик… Это все миражи. Оптические аномалии. Зона прочно защищает себя от чужих взглядов, особенно если смотрят сверху. Над Зоной постоянно что-то летает или висит – космические аппараты, высотные самолеты-разведчики, беспилотники. И все насмарку. Искажения идут по всем частотным диапазонам, от рентгеновского до электромагнитного. Оптика выдает не картинку, а порнуху, как выразился один инженер. До сих пор не то что карту, даже приблизительные зарисовки не состряпали – за столько-то лет. Вот и получается, что достоверную картинку можно получать только изнутри, от тех отчаянных ребят, для кого Зона – единственный босс, достойный уважения. Такая ситуация жутко бесит чванливых жаб в погонах, уверенных, что Земля крутится согласно их приказу.