Запах гари - Вячеслав Воронов Страница 4

— Как бы нам потом головы не снесли.

— А мне уже всё равно, — профессор со злостью взмахнул рукой. — Вам ещё нет? Ну да, вы ещё молодой. А я уже хочу примириться с совестью.

Некоторое время они молчали. В кабинет без стука, взволнованная, раскрасневшаяся, ворвалась сестра.

— Вы просили держать вас в курсе насчёт Котиля. Ему стало хуже, пульс двести, давление прыгает!

— Мы сейчас идем, — холодно ответил профессор.

Дождавшись, когда за сестрой затворится дверь, профессор сказал:

— Ну вот, началось. Я думал, у нас есть время до завтрашнего дня. Получается, что нет. Идите, готовьте всё.

— Вы уверены?

— Иначе он умрёт.

— Надо получить согласие родственников…

— Вы с ума сошли? Во-первых, он успеет умереть, а во вторых… сами знаете. Какое тут согласие!

— Тогда напишите хотя бы письменное распоряжение…

— Будет вам распоряжение, черт вас возьми! — вспылил профессор и треснул ладонью по столу. — Идите, человек умирает, а у вас одни распоряжения на уме!

Выздоровление Котиля произошло удивительно быстро. Не прошло и двух недель, как его отпустили из НИИ, хотя он ещё чувствовал недомогание и боль в поломанной руке. В течение этого времени ему дважды на дом приносили повестку из полиции.

Вика, его жена, недоуменно глядя на повестку, твердила, что он болен и придти не может. «Несите справку» — холодно отвечали ей дважды, и она носила. В третий раз посыльный, раздражённо хмыкнув, произнес:

— Слушайте, он у вас всю жизнь болеть будет? Он настолько болен, что не дойдёт до горотдела?

— Всю жизнь или нет, а человек болен, — изумленно отвечала Вика.

— Вы понимаете, что наше терпение не бесконечно? Понимаете, что он играет с огнём?

— С каким огнём? В каком смысле? Он пострадавший, а вы ещё и…

— Какой пострадавший? Он — обвиняемый в серьёзном преступлении!

— Как обвиняемый?

— А вот так.

— Да в чем его обвиняют? Его избили до полусмерти, заставили нахлебаться всякой дряни!..

— Пусть берет ноги в руки и по повестке явится, когда там написано.

— Он еле ходит, ему плохо…

— Пусть не симулирует.

— Что вы себе позволяете?

— Не придёт, пусть пеняет на себя.

В назначенный день Котиль пошел в горотдел. Несмотря на указанное в повестке время ему пришлось ждать больше часа. Когда он затворил за собой дверь кабинета и присел на скрипнувший стул, обитый отполированным до блеска дерматином, начальник горотдела, майор Мурдяков, недовольно обронил:

— Ну, наконец-то.

— Что значит наконец-то? Я сижу целый час…

— Наконец-то вы явились, гражданин… Котиль. Мы уже хотели за вами опергруппу присылать.

— Какую опергруппу? С какой радости?

— Как с какой? Вы обвиняетесь в преступлении.

— Что вы несёте? Какое преступление? Меня избили…

— А чего же вы ждали? Вы проникли на предприятие с целью осуществить террористический акт, избили двоих охранников, которые хотели вас задержать, и удивляетесь, что они защищались?

— Они не защищались! — Котиль почти кричал, лицо его раскраснелось. — Бардаганов избивал меня деревянным бруском, а потом поломал руку о колено!

— Перестаньте орать. У меня есть заявление охранников, все побои сняты, запротоколированы.

— Их никто не бил!

— Ага, они сами мордами о стены бились. Кроме того, при вас была взрывчатка.

— Какая к чёрту взрывчатка?

— Полтора килограмма в тротиловом эквиваленте.

— Что?

— Где вы её взяли?

— У меня не было никакой взрывчатки, что за бред!

— У кого вы её купили?

— Я…

— Отказываетесь отвечать? Значит, вы изготовили ее сами. Значит, готовились к теракту заранее.

— С ума сойти, — медленно проговорил Котиль, глядя в бегавшие глазки майора. — Сколько тебе заплатил этот урод?

— Выбирайте выражения! — глаза майора метнули искры, он весь напрягся, но затем, успокоившись осознанием собственной власти, снова расслабился. — Положение ваше и так незавидное, а вы ещё на рожон лезете.

Котиль глядел в пол казённого заведения, не зная, что ответить, понимая бесполезность каких бы то ни было доводов. Глубоко вздохнув, он заставил себя сосредоточиться, понимая, что дело принимает серьёзный оборот.

— Вы можете отделаться лёгким испугом, — продолжал майор с рычанием в голосе. — А можете…. — он многозначительно, медленно положил ладонь на какие-то бумаги и постучал по ним крепкими пальцами. — В общем, я не буду тянуть резину. Некогда мне… Вы журналист, грамотный, в смысле… Всё прекрасно понимаете. Мы не дадим делу ход, если вы угомонитесь. Если не станете больше совершать противоправных, я бы сказал даже — антиобщественных поступков. Все документы будут лежать и ждать, когда вы выкинете очередную глупость. Тогда уж не обессудьте. Вам всё понятно?

— Да.

— Ну, наконец-то. Вообще у нас правосудие гуманное — прощать такие преступления. Хорошо, что избитые охранники зла на вас не держат. Скажите спасибо. Люди у нас добрые, хорошие. Вы согласны со мной? Всегда поймут и поддержат, если человек оступился.

Он вещал монотонно, словно убелённый сединами, давно уже равнодушный к своему занятию лектор на кафедре; пальцы его время от времени постукивали по бумаге. Эмоций за пределы начинавшей заплывать жиром маски лица он не выпускал — сказывалась многолетняя привычка.

Котиль почувствовал, что ему стало тяжело дышать. Он сделал глубокий вдох, но воздуха всё равно не хватало. Он замечал за собой такое уже несколько раз с того дня, как его выписали из НИИ, и объяснял это неполным выздоровлением, слабостью после перелома и отравления.

— Что с вами? Вам плохо? — равнодушно спросил майор не для того, чтобы помочь, а для приличия. «Сбросьте его в пропасть», — мог бы велеть таким тоном какой-нибудь всевластный кровавый диктатор.

— Ты что, с перепою? — вёл дальше начальник полиции, изменив тон, почувствовав, что можно уже фамильярно и даже грубо; в голосе его послышалось презрение. — Смотри, вырвет тебя тут, в кабинете. Убирай потом за тобой. Иди, иди на воздух, ты мне больше не нужен.

— Что тебе сказали в полиции? — спросила Вика, гремя на кухне кастрюлями, время от времени помешивая варившуюся кашу. Она была на десять лет моложе Котиля, короткая модная стрижка, ироничная нервная улыбка, уже прочно въевшееся в поведение, в жесты недовольство жизнью. Домашний халат подчеркивал её стройную фигуру.