Lvl 2: Рок-н-ролльное сердце - Василий Криптонов Страница 40

— Да чтоб мне мужик понравился? Ты, никак, меня за пидора держишь, Мёрдок?

— И он ещё мага приведёт.

— Тогда другой разговор. Где тут моя склянка с вазелином?

— Э-э-э, Мэйтата! — Я дружелюбно толкнул его кулаком в плечо, так, что он упал вместе со стулом и откатился. — Как я тебя рад видеть — ты не представляешь.

Я встал, помог Мэйтате подняться. Он пьяно и неумно хихикал при этом, будто вообще не отдуплил, что с ним случилось. Но когда моё ухо оказалось рядом с его лицом, он внезапно выдал туда совершенно трезвым шёпотом:

— Мы достаточно выжрали, чтобы усыпить бдительность твоих друзей?

— Эм... — озадачился я. — Мэйтата, это немного не так работает. Чтобы усыпить их бдительность, надо их заставлять пить.

— Ты поучи ещё батьку! — рявкнул Мэйтата. — А ну, пошли, выйдем!

— Да не вопрос, братуха.

— Тамбовский волк тебе братуха.

Мы вышли. За нами никто не пошёл. На улице было свежо, хорошо. Я даже чуток отрезвился.

— Ну и нахрена ты ввёл народ в заблуждение, Мэйтата? Они теперь подумают, что мы с тобой будем друг другу морды бить и члены ломать. Ну, члены, в смысле...

— И они не вышли вслед за тобой, — перебил Мэйтата. — Не прилипли к окнам, беспокоясь о тебе.

— Да чё обо мне беспокоиться-то? — малость охренел я от таких предъяв. — Я тут в таких переделках бывал, что у всех уже иммунитет.

Мэйтата поморщился и отвёл взгляд.

— Может, ты и прав, — буркнул он.

— Мужик, — подошёл я к нему. — Ты какой-то взъ**нутый. Чё не так?

Мэйтата помялся, но всё-таки решился и, понизив голос, сказал:

— Берегись, Мёрдок. Я сразу, как тебя увидел, почувствовал — ты во власти духа.

— Того самого, пидорского? — уточнил я. — Жаренного на жире других пидарасов?

— Он близок, как никогда, — кивнул Мэйтата. — Здесь я ничего не могу с ним сделать. А ты в страшной беде.

— Э, э, Мэйтата, тормози. — Я похлопал его по плечу. — Я не в беде, я — в жопе. В ровно такой же, как и ты. Ну посмотри вокруг. Это, что ли, предел наших жизненных мечтаний? Это — наш потолок? Сидеть в нарисованном кабаке, пить нарисованное пиво и дрочить друг перед другом нарисованные х*и? Кстати, я не говорил — это был мой кабак?

— И ты всё проссал, — утвердительно кивнул Мэйтата. — Такова линия твоей жизни.

— Не проссал, а продал.

— И где же деньги?

— Тебе скажи!

— Так и скажи, что деньги ты проссал.

— Но-но, ёпта! Я дом купил, мы там репетируем.

— Ты мог жить в этом кабаке и в нём же репетировать, плюс — получать доход. Но ты всё проссал. Во имя чего такого великого?

Я вспомнил про Риккенбакер, на котором мне до сих пор играть не по масти, и отвёл взгляд.

— За какую-то нарисованную ху*ту? — Мэйтата сплюнул в сторону.

— Вот ты осуждаешь, а деньги, между прочим, тоже нарисованные. И потом, у меня обстоятельства возникли. На меня ж пацана повесили.

Я коротко врубил Мэйтату в ситуацию с Коляном.

— Сам посуди. Нельзя ж ребёнка в кабаке растить. Тут всякий пьяный сброд, шумно...

— А у тебя дома — тишина и интеллигенты?

— А вот — да, интеллигенты! — гордо сказал я, вспомнив, что ко мне на этой неделе заходили писатель Вейдер и художник Дерек. — А насчёт пидорского духа — это ты, Мэйтата, не переживай. Я его знаю и контролирую, он ко мне не прикоснётся.

— Н-да? — с сомнением посмотрел на меня Мэйтата.

— Пф! — дёрнул я плечом. — Сейчас просто надо так, понимаешь, чтобы толпу собрать... О, а вот и мой добрый друг Донни идёт.

Дон шагал к кабаку какой-то повеселевший. Увидев меня, правда, погрустнел. Увидев Мэйтату — вовсе сдулся.

— Добрый день. — Он протянул Мэйтате руку. — Это, кажется, вас сожгли в моём кабаке...

— О, Мёрдок, ты представь — меня тут уже узнают! — хохотнул Мэйтата, панибратски тряся руку Дона. — П**дец, я знаменитость, скоро популярнее тебя стану. Х*ли ты напрягся, здоровяк? Не ссыкоти, кто ссыт — тот гибнет, ёпта! Солдат ребёнка не обидит, в суд подавать не стану.

Дон перевёл офигевший взгляд с Мэйтаты на меня.

— Это Мэйтата, — представил я. — Жрец. Охеренный. Лучший во вселенной.

— Отлично. — Дон высвободил руку. — Я договорился с Арчибальдом. Сегодня в девять вечера все встречаемся у входа в Яму.

И Дон поспешил скрыться за дверью кабака. Я с грустью смотрел ему вслед.

— Чего ты так смотришь, как будто он тебя бросил беременным? — проворчал Мэйтата.

— Он даже не сказал мне, чтоб я не бухал... — тихо откликнулся я.

— Ну и что? Всё, п**дец, будешь сидеть в своей комнатке с розовыми обоями, обнимать плюшевого мишку и плакать?

— Нет, конечно. Бухать буду, это же очевидно. — Я достал из инвентаря бутылку. — Во сколько он сказал? В девять? Да это ж нескоро!

День прошёл насыщенно. Наверное. Сам-то я его только краем уха помню. То, что заходили ко мне домой — точно помню. Потом помню ратушу, и какая-то непись бухтит:

— Берёте ли вы, Мёрдок, в свои законные жёны Вивьен Дэй?

— Медс, Медс, не гони, слышь! — пихал меня куда-то Рома. — Это, блин, типа, остановите всю эту херню! Я, короче, возражаю! Они не жениться пришли, её просто надо в группу прописать!

— Слышь, недоносок. — Это Мэйтата. — Свали в страхе. Если мой друг хочет жениться — он будет жениться.

— Слышь, ты сам свали на дерево, с которого спустился!

— Что ты сказал, пидарасина?

— Как ты меня назвал, баклажан обоссанный?!

— Прошу, господа, вы мешаете церемонии...

Потом я снова отключаюсь. Кажется, фонтан. Кажется, Доротея орёт. Прилавок перевёрнут, булки катятся, подпрыгивая, по земле. Вслед за ними катится охранник Франсуа, очень этим удивлённый, потому что всякого рода вышибал и прочих мордоворотов в этой игре кодили таким образом, чтобы дать им п**ды было невозможно от слова совсем. Ну что ж, сюрприз!

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! — орал я, размахивая бутылкой. — Преодолеть пространство и простор! А ты, шалава, больше чтоб ко мне вообще не подходила, ясно тебе? У меня группа. У меня сын! Первым делом, первым делом — самолёты!

Доротея исчезла. Исчезло всё. Наступила тьма. А очнулся я у себя в комнате, завёрнутый в одеяло. Я сидел в углу, трясся, как чмо под переменным током, и горячая деревянная чаша с чем-то, исходящим паром, тоже тряслась.

— Спасибо тебе, Господи, что не оставил раба твоего... — прошептал я трясущимися губами и потянулся ими к чаше.