Капитан Удача - Александр Белаш Страница 40

— Тогда — сколько азбук?

— Три, — она показала на пальцах. — Великая, священная, моторная. В великой двести восемьдесят пять значков.

Она запела мнемоническую песенку, где все знаки шли подряд Ей пришлось напрячь горло, потому что экран, висевший напротив касс, перестал показывать распускающиеся цветы; на нём возникло существо неизвестного пола — коралловые волосы дыбом, лимонное лицо в серебряных печатях, одежда из ярко-цветастых клочьев и полос — и завыло с надрывом, дёргаясь и вскидывая руки:

Шестнадцать месяцев в году,

Любовь пришла, любовь ушла,

Теперь я просто человек,

Теперь ты просто человек.

Мой индекс — двести из четырёхсот,

Твой индекс — двести из четырёхсот.

Как лягут монеты нашей Судьбы

Завтра, на заходе солнца?

Эну затянула громче, но хор лохматых ведьм перекрыл её припевом:

О Небо, дай противофазу

Тому, кто молит, и тому, кто ждёт!

— Концерт окончен. Прочитай мне названия. Клик вставлять сюда?

Немалых трудов стоило набрать на истёртой клавиатуре номер рейса и пункт назначения, не выпуская из вида двоих безудержных детей, наугад изучающих манящий мир городской роскоши.

— Ты больше не будешь брать корм из помойки. Ты будешь покупать то, что я скажу.

— А мы уже третий день служим. Три ота заработали. Их можно тратить?

— Отец, не давайте ему! Он снова всякой чепухи накупит!.. Пока поезд не пришёл, сходим в кино, ага? Я видела — классная фильма идёт. Фильма коротенькая, мы успеем, а?

— В зал ожидания, без разговоров.

— Отец, не сюда! Там зал для знатных; нам налево.

Эну обиделась на всех. Шук отнял Келахота, отец не пускает на фильму. Рисуй ему значки великой азбуки!

— Отец, может, я нарисую моторную? она меньше. Всего тридцать восе...

— Нет, великую. И чётко называй мне каждый знак.

«Будто я училка в школе!»

Ей показалось, что не худо бы прикинуться больной и убежать в уборную для мункэ, отсидеться. Тем более её и впрямь мутило. Низ живота болел, всю растрясло в дороге, голову крутило с недосыпа, и внутри что-то так натянулось, будто сейчас разорвётся от малейшего касания. На сто девяносто третьем знаке Эну всхлипнула и заревела, бросив карандаш.

«Самое время, — поглядывая сканером, не слишком ли много голов повернулось в их сторону, Форт поглаживал Эну по плечу, надеясь, что и у туанцев это означает утешение. — А не перегрузил ли я её? всё-таки девчонка нездорова... »

Страдая при виде слёз своей мункэ, Шук дал Эну нюхнуть «сладкого» и, сделав над собой геройское усилие, протянул ей Келахота.

— Приют, приют, — настроив голос на туанский тембр, повторял Форт. — Парень дурак, девка больная. Приют, приют. Парень дурак...

Наблюдения подсказали ему, как вести себя там, где много одежд белого цвета. Те, кто чего-то просил в местах милостивой белизны, держали в левой руке ленту с золотым узором по краям и шариком на конце. Потряхивая лентами и бормоча о своих бедах и нуждах, туанцы в олоктах бродили вдоль колонн галереи, окружавшей площадку перед пешим входом в белодворский центр. С улицы на площадку заходили всякие граждане автономии, обмотав себе лентой кто шею, кто голову, кто опоясавшись ею, прислушивались к бубнящим голосам и то давали несколько жетончиков-тиот, то уходили с нуждающимися к порталу, где похожий на Пьеро служитель в балахоне и маске что-то записывал в ноутбук, а затем либо приглашал в здание, либо по его команде белая фигура выносила бедствующему коробку.

Проблемы у туанцев, как он убедился, были точно такие же, как у федералов — болезни, бедность, семейные катастрофы. Несколько циркуляций по площадке дали понять, что среди ожидающих помощи есть и тунеядцы; эти отличались особым благочестием, навешивая сверх обычая ещё по паре лент на плечи, а когда жертвователи редели, собирались в тени галереи и хвастались успехами.

Форт сбавил до минимума звук лингвоука, упрятанного под олоктой, повысил чувствительность микрофонов и подключил опцию перевода с разделением голосов по частотным свойствам. Разговоры — тоже информация, порой более полезная, чем азбука.

— Язва настоящая, — показывал кривобокий гноящуюся ямку над запястьем. — За сорок тиот расскажу, как сделать.

— Тридцать и пачка «зонтиков», — предложил туанец с двупалой рукой и глазами враскорячку. — Надо имидж освежить.

— Тогда иди клянчить к Вратам Неба. Две язвы на одной площадке — это много.

— Так его туда и пустят. Там семья выродков серьёзнал, за место в углу десятку отов требуют. Во Вратах манаа жертвуют, прикинь!

Пятый в компании, с бугристым наростом на поллица, заклокотал горлом и срыгнул вязкую, липко висящую слюну с примесью крови. Форт думал, что пройдёт рядом незамеченным, но искажённые физиономии под капюшонами повернулись на него.

— О, гляньте, нидское уродище. Вот она, мутация-то за грехи. Страх небесный... Э, неплод, скажи чего-нибудь по-нидски.

— Пошёл ты в задницу, — ответил Форт на линго. — От неплода слышу.

— Во здорово! А как это на великом языке?

— Значит — здравствуй, добрый человек.

Удаляясь, Форт слышал, как двупалый на разные лады искажает «нидское приветствие». Глядишь, приживётся — вот вам и вклад Федерации в культуру ТуаТоу.

Про себя он решил, что правительская мясорубка — нужное изобретение; надо будет на неё пожертвовать.

Шук и Эну сидели на корточках ближе к улице. Эну пришлось вновь наложить комплект, а то после рейсов по железке и подвеске она совсем скисла и выглядела разбитой. Форт сожалел, что заставлял её расписывать алфавит, но иного варианта не было — ни хулиган, ни умви представления не имели, где можно купить азбуку, а задерживаться на хождение по магазинам было некогда. Эну букварь выдавали в школе, а Шук не доучился и до основ грамоты.

Он заметил сзади приближение и обернулся. К нему плавно шествовал Пьеро, ведавший раздачей милостыни.

— Мир вам под Небом, неизвестный человек. Я наблюдал за вами издали. Не обессудьте, что приходящие ничем не наделили вас. Расовые предрассудки порой сильнее милосердия. В чём вы нуждаетесь?

— Парень дурак, девка больная. Надо приют, — Форт старался не лезть в языковые дебри и пользовался тем, что умел наверняка. — Дам двадцать отов, чтобы кормить, лечить.

— О! — глаза Пьеро лучисто расширились. — Вы слишком скромны, благодетель. Надо было подойти прямо ко мне, я бы сразу всё уладил.

Выродки бурчали и шипели, когда распорядитель лично провожал в здание неуклюжего нидэ и льешей. За что оказывают предпочтение уроду-инородцу и ничтожным?!

В центре, обставленном бедновато, но чисто. Форта примялись так нахваливать, что он всерьёз насторожился: не спущена ли в белодворские приюты инструкция — задержать нидского выродка и двух молодых грязнуль из Буолиа до прихода полиции? не усыпляют ли его бдительность?..