Последняя принцесса - Гэлакси Крейз Страница 40

— Элиза! — строго зашептала Мэри.

Она перевела взгляд на Джейми, который наконец-то выздоровел, но радоваться этому не приходилось.

— Ну, это же правда, — беспомощно сказала я, закрывая лицо руками.

Впервые в жизни Джейми был здоров. Мы все трое вместе. А утром все вместе должны умереть.

— Прости, — пробормотала я, — просто это нечестно. Так жестоко.

Мне стоило труда больше ничего не сказать.

Мэри прикусила верхнюю губу, как делала всегда, когда нервничала или принимала решение.

— Элиза, что произошло? Мы подслушали одного из солдат, он говорил, что ты сбежала из башни и погибла.

Я сидела между ними на кровати, мы держались за руки. Они внимательно слушали мой рассказ о том, как я нырнула с вершины башни (Мэри при этом даже вскрикнула), уехала на север на Калигуле, собрала армию Сопротивления и привела ее в Лондон. Под конец я поведала им о нашей неудачной атаке на Тауэр в то утро.

— Последнее, что я видела, — Калигула, едва успевшая ускакать, прежде чем ворота закрыли. Надеюсь, Полли поправится, — сказала я, сжимая руку Мэри.

Пламя свечи погасло, и в камере стало темно. Издалека донеслись шаги патрульных. Джейми положил голову мне на плечо, и я закрыла глаза, вдыхая запах его волос. Я почувствовала, как у меня дрожат губы и глаза туманятся от слез, но заставила себя думать о хорошем.

— Небеса и правда есть? — спросил Джейми, и его голосок растворился в темноте.

Я лежала тихо, боясь отвечать, потому что не была уверена.

— Да, Джейми, — сказала Мэри. — И завтра мы встретимся с мамой и папой.

— И Беллой, — добавила я. — Она сразу залает, как только увидит тебя.

Джейми хмыкнул. Смеяться над собственной смертью казалось странным, но это было все, что мы могли сделать. Я перевернулась на бок. Рука Джейми лежала у меня на спине, и я чувствовала его размеренное дыхание. Я посмотрела, спит ли Мэри. Веки ее были опущены, рот слегка приоткрыт, и даже во сне ее лицо сохраняло сосредоточенное, полное достоинства выражение.

Я нагнулась и поцеловала в лоб Мэри, а потом Джейми. Теперь я могла выплакаться. И я зарылась лицом в одеяло, чтобы заглушить всхлипывания.

В детстве мы молились на ночь, и теперь я услышала, как повторяю эту молитву.

— Боже, благослови тех, кто останется после меня: Полли, Джорджа, Клару…

Тут я подумала обо всех этих мертвых телах, сваленных во дворе.

— Прошу тебя, Господи, пусть Оуэн снова увидит своих сыновей. Пусть Полли выживет. Пусть ее мама и папа уцелеют. Прошу, береги генерала и всех его солдат. И, Господи, пусть на небесах мы будем все вместе, с мамой и папой. И спасибо тебе за жизнь, которая у меня была. Аминь.

На рассвете они завязали нам глаза. Я так и не увидела лица солдат, которые пришли за нами, только слышала голоса. Стражники не были злыми или грубыми, просто делали свое дело — готовили нас к смерти.

Один из них, с низким голосом и пропахшими сигаретным дымом руками, велел нам встать, отведя руки за спину. Когда он связывал мои запястья, мне показалось, что кожа у него как наждачная бумага.

Загремели ключи, дверь камеры отворилась.

— Мэри, Элизабет, Джеймс, — назвал нас по именам этот человек, выстраивая по старшинству.

Они провели нас по коридору и винтовой лестнице. Стражник так крепко держал меня за руку, что у меня онемели пальцы.

— Осторожнее, Джейми, — прошептала я.

Хотела напомнить ему, что надо держаться за перила, а потом сообразила, что у него связаны руки.

Я ничего не видела и поэтому делала маленькие шажки. Отчетливо вспомнилось, как Белла, еще щенок, гонялась за палочкой по замерзшему пруду. Я на цыпочках вышла на лед, чтобы поймать ее. То, как я шла сейчас, словно боясь, что пол подо мной проломится, напоминало, как я шла тогда по льду.

Слышно было, как впереди идет Мэри. Даже сейчас она двигалась с королевской элегантностью. Из всех нас она наиболее ясно представляла свое будущее и ту жизнь, от которой сейчас была вынуждена отказаться. Как часто она говорила: «Когда я выйду замуж…», или «Когда я стану королевой…», или «Когда у нас будут дети…». У нее уже имелся список любимых имен мальчиков и девочек. Сегодня она не будет кричать, не потеряет лицо. Она будет держаться. Умереть с достоинством — не совсем то, чему нас учили на уроках королевского этикета, но Мэри восемнадцать лет жила как королева, и я знала, что она и умрет как королева.

Интересно, что будет о нас сказано в учебниках по истории для детей будущего. Неужели мы последние из членов королевской семьи Британии?

Внизу в воздухе пахло камнем и холодным дождем. Двери отворились, и я с облегчением почувствовала на лице прикосновение прохладного воздуха. На щеку упала дождевая капля, потом еще одна — на лоб.

Вдруг желудок свело от страха. Ведь это последний раз, когда я могу почувствовать всю прелесть раннего утра и дождь на лице. После всего случившегося, всего, что я перенесла и за что сражалась, я не могла поверить, что все кончится вот так, последней прогулкой с завязанными глазами. В чем был смысл моей такой короткой жизни? Я была дочерью, сестрой, подругой. Было ли этого достаточно? Мама всегда говорила, что самое важное в жизни — любить и быть любимой. У меня было и то и другое.

— Ну, иди же, — подтолкнул меня стражник.

— Стойте.

Я остановилась и скинула ботинки, ступила на росистую траву, одновременно мягкую и немного колкую. Нужно в последний раз почувствовать под ногами траву.

— Я хочу побегать, — с надеждой в голосе сказал Джейми. — Пожалуйста.

— Никакой беготни, — строго ответил солдат.

— Прошу, позвольте ему, — просила Мэри. — Он всю жизнь болел, и только сейчас…

Я услышала, как второй стражник переминается с ноги на ногу и что-то шепчет первому. Жаль, я не видела их лиц.

— Ну, хорошо, — нехотя согласился первый. — Три минуты. Мы снимем повязку, чтобы ты не споткнулся, — ворчливо добавил он.

Я не видела Джейми, но слышала его топот и радость в его голосе: он кричал от счастья. Солдаты были тронуты и позволили ему играть намного дольше, чем три минуты. И единственный раз в жизни Джейми смог побегать на воздухе, как обычный мальчик. Дождь усиливался, и на башне пробил час нашей казни.

— Снимите с них повязки.

Я сразу узнала голос Корнелиуса Холлистера.

Когда с меня сняли повязку, я оглянулась на Зеленую башню, кишащую людьми Холлистера. Увидела несколько знакомых лиц: Порцию и Таб, принарядившихся по такому случаю, самодовольного сержанта Факса. И — в форме, среди солдат, стоявших в переднем ряду, — Уэсли. Я задержала на нем взгляд. Была уверена, что он отвернется, устыдившись, но он встретил мой взгляд и глазом не моргнув. Я вспомнила, как заботливо он лечил мои раны, как обнимал меня. И в тот момент поняла, что это было по-настоящему. И я об этом не жалела. Он был плоть от плоти своей семьи, как и я, и, в конце концов, он заслуживал моего прощения.