Татарский удар - Шамиль Идиатуллин Страница 41

Вводную Кравченко дали еще в Москве, объяснив, что команда поступит в течение двух недель либо не поступит вообще. Миша так и не понял, зачем его прицепили к группе «Беты» — что он, что Витек Семенцов из Самары смотрелись на фоне любого из шести москвичей, как щенки чи-хуа-хуа рядом с волкодавами. Но, видимо, в управлении решили, что кто-нибудь из местных должен быть в группе обязательно. Всерьез Кравченко не полагал, что для Москвы Ижевск с Самарой — это та же Казань, только мечетей поменьше. Просто совсем местным организаторы доверять, похоже, побоялись. Во всяком случае, Кравченко и Семенцова особо предупредили, что по прибытии в Казань они не должны вступать в контакт ни с кем из возможных родственников и знакомых. И, в первую очередь, коллег.

Сначала Миша хотел приехать в Казань на машине, которую купил недавно за копейки (благодаря давнему знакомству на «Ижмаше») и нежно любил — несмотря на оцинкованный кузов и невероятную строптивость. Потом передумал. После нурлатской бойни татарские менты наверняка устроили на административной границе линию Маннергейма, безжалостно атакуя любой транспорт с чужими номерами. Родные документы наверняка ввергли бы гаишников в острую задумчивость на тему «Зачем майору удмуртского УФСБ в рабочий день ехать в соседнюю республику?». Документы прикрытия рождали еще более клинический вопрос: «Зачем кому бы то ни было добираться в Казань на ижевской машине по доверенности, выписанной майором ижевского УФСБ?» Милиционеров Кравченко жалел по жизни, а задумчивого милиционера просто боялся себе представить, поэтому автомобильный вариант спрятал подальше, рядом с подлинными документами.

В итоге он, оформив день за свой счет и пораньше свалив из конторы, толково провел вечер с женой и дочкой, а потом замечательно добрался до Казани поездом, успев и вздремнуть, и побриться, и даже вымыться до пояса, пока не закрыли сортир. Милиции на вокзале, вопреки ожиданиям, было всего раза в два больше среднестатистической нормы, и она, похоже, больше охотилась не за московскими диверсантами, а за местными бомжами, которых было не меньше, чем правоохранителей.

Миша быстро нашел нужный адрес на улице Нариманова — дом вполне туберкулезного вида совсем рядом с вокзалом, — посидел на скамеечке во дворе, обменялся парой слов с подсевшим старичком, посмотрел старичку вслед и через пару минут вошел в первый подъезд. Стальная дверь двенадцатой квартиры открылась сразу. Грузный неопрятный мужик молча приволок из соседней комнаты два черных кофра, распахнул их перед Мишей и предложил выбирать. Кравченко повертел «Скорпиона» и «Анграм», но побоялся связываться с малознакомыми иномарками и выбрал «стечкина». Кобура нашлась тут же и оказалась совершенно незаметной под пиджаком, который Мише пошил год назад сам Сеня Левитин. Толстый сунул Мише толстый конверт и унес кофры в соседнюю комнату.

В конверте была инструкция на полстранички, фотографии и кроки территории Казанского кремля, два паспорта на имена Дмитрия Чурылева и Алексея Сергеева, редакционное удостоверение на имя Чурылева, права на имя Сергеева (все с Мишиной физиономией), и немного денег.

Толстый вернулся с алюминиевым тазиком, поставил его на пол и посмотрел на Мишу. Тот, не слишком торопясь, завершил изучение пакета, рассовал документы и деньги по карманам, бросил остальные бумаги в тазик и сделал приглашающий жест. Хозяин квартиры, посапывая, присел рядом с тазиком, подпалил зажигалкой бумажную кипу со всех углов, немного подождал, проворно унес пылающую тару в туалет, да так там и застрял.

Олимпиец, пробормотал понятливый Кравченко, погромче сказал «Пока» и ушел. Мучительно хотелось, пока есть время, лично изучить Кремль. Но вместо этого пришлось час шляться по центральной пешеходной улице Баумана. Большинство кафе на ней работало почему-то только с 10.00, a McDonald's Кравченко презрительно миновал. Так что перекусывать пришлось стоя рядом с лоточницей, по-студенчески — сосиской в булке и кофе из бумажного стаканчика. Руки он вымыл в фонтане, бившем из толстых бронзовых лягушек, и протер наодеколоненным платком, не пожалев по такому случаю подаренный женой Farenheit. Дисциплина превыше удобств.

Москва сразу и категорически велела не светиться до последнего и не дергаться. Его задача сводилась к минимуму: морочить голову настоящим журналистам и после начала операции не допускать никого из них, да и вообще никого, к резиденции Магдиева. Кравченко так и делал, и первые пять минут все было хорошо: пока он отвлекал первого из подошедших щелкоперов, «бетовцы» мгновенно нейтрализовали и запихнули в будочку обоих милиционеров, а сами просочились на территорию дворца. Кравченко проводил их до вестибюля, который москвичи проскочили не задерживаясь. Секунду постоял у порога, пытаясь непривыкшими к полумраку глазами разобрать, что торчит из-под массивного стола с мониторами, на который обычно, судя по всему, наматывался второй слой охраны. Сначала мозги застопорило, потом он понял, что это просто локоть, обтянутый светлым рукавом. Со второго этажа, куда убежали «бетовцы», не раздавалось ни звука.

Уже у ворот Кравченко вспомнил, что забыл вставить наушник, исправил упущение и немного успокоился. Шла нормальная работа, ребята сухо говорили: «Джеф, справа», «Вижу. Всё», «Целы? Вперед. Третий этаж, потом по галерее». Иногда барабанные перепонки не колебали, а тупо давили непонятные беззвучные толчки — узконаправленные микрофоны не брали звуков, приходивших более чем с двадцати сантиметров. Реплики стали отрывистыми, послышалось пыхтение, перебиваемое междометиями и невнятным бормотанием: «Куда, ссука… Н-на! Тихо-тихо-тихо, всё… Сдохни». И через секунду: «Сука, Дрон, горняк, всё. В голову. С собой?» — «Нет. Потом. Вперед, вперед». Снова запыхтели, и кто-то громко сказал: «Бля, да где он?» «Назад, — скомандовал Женя, „Джеф“, которого Краченко уже различал по голосу. — На втором этаже малый зал, туда, каждый по-своему».

Тут он отвлекся на беседу с журналистами и на первого своего собеседника, шутника-блондинчика, направившегося к воротам. Но все прошло гладко. Звуковой фон тем временем стал совсем непонятным. «Джеф, сюда, здесь степняк», — сказал кто-то. Женя оглушающе рявкнул: «Форсируй, что как девочка!» Возмущенная акустика резко убрала уровень звука, и с полминуты он не слышал вообще ничего, кроме нежного эльфийского шепотка. Потом все вообще затихло. Кравченко полез было проверить разъемы уоки-токи, замаскированного под плеер, но тут раздался перекатывающийся грохот — наверное, по микрофону одного из волкодавов прошлись складки одежды. Кравченко перекосило, и он вскинул руку к голове — выдернуть наушник.

И тут Витька Семенцов рявкнул — как нестриженым ногтем в мозг: «Чинк! Мешкан! Не тот дом!» Кравченко развернулся к воротам и увидел, как группа выскочила сразу из двух дверей дворца, и Витя с Женей, а с ними еще один «бетовец» бросились к воротам — все с пистолетами в руках. Семенцов, едва заметив Кравченко, что-то заорал и ткнул «береттой» куда-то вправо. Опять оглушил наушник, а левое ухо на громовом фоне просто спасовало. Но и без того Кравченко понял все, ввалился в стопорящий дыхание ужас и, кажется, сел прямо на асфальт. Но ему это только показалось, потому что в следующую секунду Миша обнаружил, что покрыл половину пятидесятиметрового расстояния до ворот нового дворца, расположенного неудобно — под тупым углом к старому, чуть вверх по холму и мордой в противоположную сторону. И еще он обнаружил, что навстречу ему от такой же ментовской будки выбегает парень в штатском, а Миша выдергивает «стечкина» и стреляет прямо от груди.