Гимн Лейбовицу - Уолтер Миллер-младший Страница 41

Улыбка аббата погасла:

– Бенджамен, неужели ты снова заберешься на этот холм, даже не сказав «привет» старому другу?

– Привет, – отозвался Старый Еврей и с негодованием пошел дальше. Сделав несколько шагов, он остановился и бросил взгляд через плечо. – Не надо так обижаться. С тех пор как ты в прошлый раз дал себе труд прийти сюда, минуло пять лет, «старый друг». Ха!

– Так вот оно что! – пробормотал аббат. Он спешился и торопливо зашагал за Старым Евреем. – Бенджамен, Бенджамен, я бы пришел, но у меня не было свободного времени.

Отшельник остановился:

– Ладно, Пауло, раз уж ты здесь…

Внезапно они рассмеялись, а затем обнялись.

– Все нормально, старый ворчун, – сказал отшельник.

– Я ворчун?

– Ну, я, наверное, тоже становлюсь брюзгой. Последнее столетие выдалось непростым.

– Значит, кидаешь камни в послушников, которые приходят поститься в пустыне? – Аббат посмотрел на отшельника с притворным упреком.

– Только мелкие камушки.

– Жалкий старый крендель!

– Да будет тебе, Пауло. Один из них когда-то принял меня за моего дальнего родственника – человека по имени Лейбовиц. Он думал, что я ниспослан, чтобы доставить ему сообщение – или же так решил кто-то другой из твоих лодырей. Я не хочу, чтобы это повторилось, поэтому иногда швыряю в них камушками. Ха! Не допущу, чтобы меня вновь приняли за этого родича, тем более, он мне уже не родня.

– За кого принял? – озадаченно спросил священник. – За святого Лейбовица? Да ладно, Бенджамен! Это уж слишком.

– Принял меня за моего дальнего родственника по имени Лейбовиц, и поэтому я бросаю в них камешки, – насмешливо пропел Бенджамен.

Дом Пауло был окончательно сбит с толку.

– Святой Лейбовиц умер дюжину веков назад. Как он мог… – Аббат недоверчиво вгляделся в старого отшельника. – Бенджамен, только не рассказывай мне сказки. Ты ведь не прожил двенадцать ве…

– Чушь! – повскликнул Старый Еврей. – Я и не говорил, что это произошло двенадцать столетий назад. Это было всего шесть веков назад – значительно позже кончины твоего святого, вот почему я возмутился. Конечно, в те времена ваши послушники были более набожными и легковерными. Того, кажется, звали Фрэнсис. Бедняга. Позднее я похоронил парня и сказал людям в Новом Риме, где он закопан. Вот как вы получили его останки.

Аббат во все глаза смотрел на старика, пока они шли через заросли мескита к источнику, ведя за собой пони и козу. Фрэнсис? – подумал он. Фрэнсис. Достопочтенный Фрэнсис Джерард из Юты? Предание гласило, что именно ему некий паломник однажды открыл, где в деревне находится старое убежище. Но это было еще до того, как там появилась деревня, примерно шестьсот лет назад… И теперь старый хрыч утверждает, что тот паломник – он? Иногда Пауло спрашивал себя, где Бенджамен узнал столько об истории аббатства, чтобы выдумывать подобные россказни? Возможно, от Поэта.

– Тогда, разумеется, я занимался совсем другим, – продолжал Старый Еврей, так что подобную ошибку легко объяснить.

– Совсем другим?

– Я странствовал.

– Почему ты думаешь, что я поверю в эту чушь?

– Хм! Поэт мне верит.

– Не сомневаюсь! Поэт, разумеется, никогда не поверит в то, что достопочтенный Фрэнсис встретил святого, ведь это было бы суеверием. Скорее Поэт решит, что тот встретил тебя – шестьсот лет назад. Довольно логичное объяснение, да?

Бенджамен сухо усмехнулся, опустил протекающую чашку из коры в колодец, вылил ее содержимое в бурдюк и снова набрал воды. Вода была мутной и кишела какими-то ползучими тварями – совсем как поток сознания Старого Еврея. «Может, его подводит память?» – подумал аббат. Если не считать бредовой мысли о том, что он старше Мафусаила, старый Бенджамен Элеазар выглядел довольно разумным – в особом, ироническом смысле.

– Пить хочешь? – предложил отшельник, протягивая чашку.

Дом Пауло подавил в себе дрожь и одним глотком выпил мутную жидкость, чтобы не обидеть отшельника.

– Ты не очень привередлив, да? – спросил Бенджамен, критически разглядывая его. – Сам-то я к ней не прикасаюсь. – Он похлопал по бурдюку. – Это для животных.

Аббат поперхнулся.

– А ты сдал, – произнес Бенджамен. – Бледный, словно сыр, и совсем худой.

– Я болел.

– У тебя и вид больной. Идем в мою хижину – если, конечно, одолеешь подъем.

– Все в порядке. Вчера со мной приключилась небольшая неприятность, и наш врач велел мне отдыхать. Ха! Если бы не прибытие важного гостя, я бы и внимания не обратил на его слова. Но он скоро приедет, и поэтому я отдыхаю. И это весьма утомительно.

Пока они брели по сухому руслу, Бенджамен с ухмылкой взглянул на друга и покачал седой головой.

– Ехать верхом десять миль по пустыне – это отдых?

– Для меня – да. И, кроме того, я хотел с тобой повидаться.

– А что скажут жители деревни? – насмешливо спросил Бенджамен. – Они решат, что мы помирились, и это повредит репутации нас обоих.

– Ну, на рынке за наши репутации и так давали немного, верно?

– Верно, – признал Бенджамен, однако загадочно добавил: – Пока.

– Все еще ждешь, Старый Еврей?

– Разумеется! – отрезал отшельник.

Дважды они останавливались, чтобы отдохнуть, а когда достигли плато, у аббата уже кружилась голова, и он опирался на тощего отшельника. В груди Паоло горел слабый огонь, предостерегая от дальнейших нагрузок, однако прежние яростные спазмы не повторялись.

Завидев незнакомца, стадо синеголовых коз-мутантов скрылось в зарослях мескита. Странным образом столовая гора казалась более зеленой, чем окружавшая ее пустыня, хотя никакого источника влаги не было видно.

– Сюда, Пауло. В мой особняк.

Лачуга Старого Еврея состояла из одной комнаты. Через зазоры в каменной кладке стен задувал ветер. Хлипкая крыша походила на лоскутное одеяло из жердей, охапок ветвей, соломы и козьих шкур. На большом плоском камне, установленном на невысокой колонне у двери, краской кто-то вывел надпись на иврите:

Размер надписи и ее очевидная попытка что-то прорекламировать заставили аббата Пауло улыбнуться.

– Что тут сказано, Бенджамен? Много клиентов привлекает эта надпись?

– Ха! А что тут должно быть сказано? Надпись гласит: «Здесь починяют палатки».

Священник недоверчиво фыркнул.

– Ладно, сомневайся, сколько хочешь. Но тогда ты точно не поверишь в то, что написано с другой стороны.